Provider of in-depth & balanced analysis on hot issues around the world

Миграционные потоки из Южной Азии в Западную Европу имеют длительную историю, истоки которой прослеживаются в колониальном развитии государств данного региона.

Завершение британского колониального правления в Индии в 1947 г. сопровождалось расколом некогда единого территориального пространства Индостана на два национальных образования – Индию и Пакистан. В течение первых десятилетий после завоевания независимости наблюдались интенсивные миграционные перемещения из бывшей колонии в бывшую метрополию. Британская миграционная политика определяла направление и интенсивность миграционных потоков с полуострова Индостан в Соединенное Королевство. В основе первых постколониальных миграционных потоков лежали следующие причины: заинтересованность Британии в притоке дополнительной рабочей силы преимущественно низкой квалификации; практика (существовавшая и до 1947 г.) свободных человеческих перемещений из колоний в метрополию; особенности иммиграционной политики Соединенного Королевства, позволявшей гражданам стран Британского содружества выбирать себе страну пребывания и даже иметь свои компании на территории Великобритании. Подавляющую часть мигрантов из Индии составляли сикхи, выходцы из крестьянской среды (хозяйства преимущественно среднего достатка), служившие в колониальной армии и полицейских подразделениях, а также их родственники, не преминувшие воспользоваться предоставившейся возможностью выезда.

До принятия парламентом Соединенного Королевства “Иммиграционных актов Британского содружества” (The British Commonwealth Immigration Acts) 1962 и 1968 гг. индийцы как граждане Содружества имели неограниченные права на въезд на территорию бывшей метрополии. Многие из вновь прибывших оседали в промышленных центрах, например Лестере (Лейчестере) или Бирмингеме. Вновь прибывавшие мигранты нанимались на работу в текстильную промышленность и сферу услуг. Значительная их часть оказалась занятой в службах аэропорта “Хитроу” на западе Лондона. Уже Акт 1962 г., ограничивавший свободу миграции на Британские острова из стран Содружества, фактически побудил переселенцев из Индии и других стран Южной Азии осесть на британской территории. Вскоре к ним присоединились члены их семей. К середине 60-х годов большинство индийцев, прибывавших в Великобританию, числились находившимися на “иждивении”, как их положение описывала британская правительственная статистика. Иждивенцы составляли 75% иммигрантов в 1965 г. и 80% – в 1966 г. Пик миграционных потоков из Индии в бывшую метрополию пришелся на 1968 г., когда число прибывших в Соединенное Королевство превысило 23 тыс. человек. Миграционные потоки из Индии резко интенсифицировались в период между 1995 и 2005 гг..

Данные переписей населения показывают, что численность прибывавших из Индии мигрантов фактически утроилась за период 1961–2001 гг.: со 166 тыс. до 470 тыс. человек. Справедливости ради отметим, что переселенцами были и британцы, родившиеся в Индии. В 2001 г. индийская община в Соединенном Королевстве насчитывала около 1 млн человек, причем примерно пятая часть ее состава приходилась на лиц, прибывших из Южной Африки и бывших восточноафриканских колоний. В 2007 г. численность индийцев в Великобритании возросла до 1.3 млн человек.

До начала 90-х годов бывшая метрополия оставалась главным пристанищем для индийцев-мигрантов, однако постепенно их приток начал распространяться на Западную и в возрастающей степени Восточную Европу. За период 1995–2005 гг. примерно половина направлявшихся в Европу мигрантов из Индии оседала в Великобритании. Остальные предпочитали другие страны ЕС, в первую очередь Германию и Италию, на которые приходилось 18 и 12% индийских мигрантов соответственно. В обозреваемый период возрастало, хотя и медленно, количество индийцев, переселявшихся в Бельгию и Швецию. Примерно 1 тыс. переселенцев в год оседала во Франции, где индийская община, к середине 2000-х годов составлявшая около 65 тыс. человек, в значительной степени состояла из этнических индийцев, выходцев из Мадагаскара, Сейшельских островов, Реюньона и Маврикия.

Для лучшего понимания причин интенсификации миграционных потоков из Индии и других культурно родственных этой стране государств целесообразно вспомнить о сознательно проводившейся рядом европейских правительств политике, смыслом которой было приглашение квалифицированной и относительно недорогой рабочей силы из “крупнейшей демократии мира”. Так, действовавшая в Германии с 2000 по 2005 г. временная миграционная инициатива “зеленая карта” была изначально ориентирована на привлечение индийских специалистов сферы информационных технологий. В Италии же индийская община формировалась из тех, кто первоначально проник на Апеннины нелегально, а впоследствии получил законные основания на пребывание в стране. Преобладающая часть индийских мигрантов в Италии – это выходцы из штата Пенджаб, которые трудятся на молочных фермах и в других секторах сельского хозяйства.

Развитие информационных технологий и соответствующих кластеров промышленности в Индии, качественная профессиональная подготовка выпускников индийских технологических институтов – эти и другие факторы предопределили заинтересованность США, Западной Европы, а также Австралии в привлечении квалифицированной рабочей силы из Индии. Уже в 2000 г. в Великобритании не менее трети мигрантов-специалистов в сфере информационных технологий представляли Индию. В 2000–2004 гг. в США осели более 245 тыс. мигрантов данной профессии. В этом своеобразном “миграционном соревновании” Индия уступала лишь Мексике, Китаю и Филиппинам.

В Великобритании в октябре 2004 г. была принята программа “натурализации” успешно обучавшихся в стране студентов-индийцев (а также представителей других стран – членов Содружества) по специальностям: физические науки, математика и инженерные науки. Программа натурализации стала дополнительным источником привлечения в Соединенное Королевство будущих специалистов в области естественных и точных наук из Индии, Пакистана, Бангладеш, Шри-Ланки и Непала. Одновременно эта программа стала инструментом регулируемой миграции в Великобританию. Подобной практики придерживаются США, Канада, Австралия, Новая Зеландия, Ирландия, а также Франция, Германия и Нидерланды.

Спрос на иностранную рабочую силу с высокой долей добавленной интеллектуальной стоимости определяется в конечном счете особенностями социально-демографической структуры населения стран Западной Европы. Быстрое “старение” рабочей силы в странах исторического “ядра” нынешнего ЕС побуждает руководящие органы данной организации использовать такие инструменты привлечения будущих работников сферы “экономики знаний”, как образовательные ярмарки (education fairs). При этом использование иноземных “пролетариев интеллектуального производства” мыслится как предоставление соответствующих услуг без пребывания в западноевропейской стране на постоянной основе.

Движение человеческого капитала из Индии и стран Южной Азии в Западную Европу в понимании местных элит имеет двуединую цель: 1) повысить конкурентоспособность западноевропейских экономик в мировом хозяйстве и одновременно 2) лишить страны Южно-Азиатского региона самостоятельности в выборе национальных моделей развития промышленности информационных технологий. Существуют и ограничители даже для такого типа миграции: власти ЕС всерьез опасаются, что массовый импорт из Индии и других (не только южно-азиатских) стран рабочей силы с высокой долей добавленной интеллектуальной стоимости способен в перспективе подорвать воспроизводство национальных научных школ в западноевропейских странах, занятых разработками в сфере информационных технологий и их применения в экономике. Наконец, немаловажное значение при формировании миграционной политики стран ЕС имеет и группа политических факторов, в частности недовольство “иноцивилизационным субстратом” в западноевропейской культурной среде со стороны сил, выступающих с позиций национального популизма.

Значительная часть мигрантов из Пакистана в Великобританию происходит из округа Мирпур в Азад Кашмире (территории, в настоящее время находящейся под контролем Пакистана). Округ имеет давнюю историю эмиграции. Так, выходцы из Мирпура трудились кочегарами на британских судах, портами приписки которых были Бомбей и Карачи. Впоследствии, в конце XIX – начале XX в., некоторые из них поселились в Соединенном Королевстве. Послевоенные пакистанские мигранты на Британских островах устраивались на текстильные фабрики Ланкашира, Йоркшира, Манчестера и Брэдфорда, на автомобильные заводы графства Уэст-Мидлендс и его крупнейшего города Бирмингема, наполняли зоны развития легкой промышленности в таких городах, как Лутон и Слау. Среди других групп мигрантов из Пакистана принято выделять пенджабцев, осевших преимущественно в Глазго, Бирмингеме и Саутолле, районе западного Лондона, который часто называют “маленьким Пенджабом”.

Основные миграционные потоки из Бангладеш на Британские острова пришлись на первую половину 70-х годов. Они стали реакцией на гражданские беспорядки в новообразованном государстве и затронули прежде всего область Силхет на северо-востоке страны, расположенную непосредственно возле бангладешско-индийской границы. Первоначально мигранты из Бангладеш трудоустраивались на сталелитейных заводах и текстильных фабриках по всей Великобритании, однако после закрытия этих предприятий вследствие экономического кризиса бангладешцы-мигранты устремились в мелкий бизнес, прежде всего в пошивочные ателье и предприятия общественного питания, включая ресторанное дело. Многие выходцы из Бангладеш активно влились в сеть индийских ресторанов, бурно развивавшуюся в те годы, и впоследствии завладели значительной ее частью.

Первый миграционный поток из относительно развитой Шри-Ланки (до 1972 г. – Цейлон) в Великобританию, скромный по размерам, приходится на 1960–1970-е годы. Прибывавшие из бывшей колонии мигранты принимались на работу в систему Национальной службы здравоохранения Великобритании, а также в другие сферы хозяйства, где трудятся “белые воротнички”, становясь служащими, администраторами, менеджерами и пр. По большей части прибывавшие на Британские острова мигранты были выходцами из обеспеченных семей и хорошо образованными. Они довольно быстро находили в Соединенном Королевстве применение своим способностям. Вторая волна ланкийской миграции в Великобританию пришлась на 80-е годы и была порождением гражданской войны, охватившей остров в то время. Значительное число обеспеченных ланкийских тамилов искали убежище в бывшей метрополии. Мигранты второй волны не были столь родовиты, как их предшественники, однако, подобно многим беженцам на Запад, они не принадлежали к “низам” общества. Ланкийцы заняты в традиционном сегменте сферы услуг: в магазинах и ресторанах, причем некоторым из них даже удалось открыть свое дело.

ПОСЛЕДСТВИЯ МИГРАЦИОННОГО КРИЗИСА 2015 г.

Значительные коррективы в интенсивность перемещения народов с территорий “глобального Юга” на пространство “исторического Севера” внесла “усеченная глобализация” (еще более обострившая противоречия между лидерами мирового хозяйства, прежде всего США, Западной Европой, Японией, с одной стороны, и остальными – с другой). Она породила как активную (“пассионарные” антиглобалистские движения и проекты), так и пассивную (интенсификация миграционных потоков в направлении первоначального “ядра” ЕС) ответную реакцию переходных обществ – основной части ойкумены.

Считается, что основные миграционные “коридоры”, пролегающие из переходных обществ в промышленно развитые страны, и в будущем сохранят свое основное направление, тем более что в предстоящие десятилетия демографические процессы на “глобальном Юге” продолжат оказывать миграционное давление на следующие поколения. Индия (и в широком смысле Южная Азия) остается территорией происхождения наибольшего числа международных мигрантов: 17.5 млн индийцев проживают за рубежом.

Для стран Южной Азии, региона со значительными излишками рабочей силы, миграция облегчает напряженность на рынках труда и одновременно способствует смягчению остроты проблемы бедности за счет денежных переводов из-за рубежа. Неудивительно поэтому, что страны Южно-Азиатского региона остаются крупнейшими получателями переводных денежных средств в мире: в 2018 г. в таких странах, как Пакистан, Шри-Ланка и Бангладеш, переводы из-за границы превысили 5% объема ВВП этих государств. Стоит отметить также фактор внутренней миграции в странах Южной Азии: за период 2001–2011 гг. городское население этих стран увеличилось на 130 млн человек, что стало дополнительным стимулом для миграции внешней. К числу наиболее желанных регионов назначения для нелегальных мигрантов из Южной Азии принято относить Западную Европу, Северную Америку и Океанию. Специалисты-демографы отмечают: мигрантов из Южной Азии, направляющихся в Западную Европу, незаконно провозят к месту назначения главным образом через Центральную Азию и Российскую Федерацию, а также через Ближний Восток в направлении западных Балкан. Наконец, к передвижению в Западную Европу и регион Персидского залива жителей Южной Азии подталкивает постоянный риск стихийных бедствий, от которых прежде всего страдают Бангладеш, Индия и Пакистан. Очевидно, что к изменению жизненного уклада оказываются готовыми наиболее социализированные и адаптированные группы городского населения Южной Азии.

На 2019 г. в Соединенном Королевстве наиболее многочисленные группы мигрантов составили переселенцы из Индии, Польши и Пакистана. В Великобритании, Франции и Германии сложилась положительная корреляция между высоким качеством человеческого капитала у мигрантов и их инновационной деятельностью. Миграционные потоки ожидаемо влияют на активизацию сил национального популизма в Западной Европе. Так, после миграционного кризиса 2015 г. быстро растет влияние соответствующих партий, отвоевывающих позиции у центристов и социал-демократов. Все более успешными становятся “народные партии”, объединяющие различные слои населения, в том числе тех, кто недоволен растущим притоком в страны Западной Европы “иноцивилизационного субстрата”. Таким образом, политика “традиционных” партий способствует росту влияния сил национального популизма.

Традиционные партии обосновывают свою политику приема мигрантов необходимостью интеграции рынка труда в условиях растущего дефицита квалифицированной рабочей силы. Согласно представлениям традиционалистов, интеграция рынка труда имеет неизбежным следствием укрепление экономической дееспособности общества и повышение жизнестойкости его политических институтов, а равно и ощущение вновь прибывшими своей сопричастности принимающему социуму. Проблема социально-экономической (а также культурной) адаптации переселенцев в обществах Западной Европы сохраняет остроту: в 2017 г. в ЕС уровень безработицы среди мигрантов составил 13.3%, тогда как среди автохтонного населения он не превышал 6.9%.

Значительные коррективы в интенсивность миграционных потоков внесла пандемия коронавируса. В результате пандемии, отмечают авторы в блоге МВФ, “потоки миграции внезапно остановились. Великая самоизоляция – временное явление, но пандемия может усилить общие настроения замкнутости и неверия в открытость внешнему миру и оказать более долговременное влияние на склонность стран принимать мигрантов. Снижение иммиграции и высокий уровень безработицы в странах назначения миграции негативно скажутся на ситуации в странах [ее] происхождения, особенно более бедных, находящихся в значительной зависимости от денежных переводов, которые трудящиеся мигранты отправляют домой”.

Издержки миграции также включают необходимость преодоления географических и лингвистических барьеров. Интеграция в экономическую систему принимающей страны предполагает основательное овладение ее языком, что выступает предварительным условием адаптации мигрантов в иной культурной и социальной среде. Так, выходцы из Бангладеш неплохо адаптировались на Апеннинском полуострове потому, что смогли освоить сложный для жителей Южной Азии итальянский язык. Как полагают итальянцы, выходцы из Бангладеш более трудолюбивы и менее притязательны, чем индийцы, и готовы трудиться в самых неблагоприятных условиях. Наконец, итальянцам экономически выгодна миграция из Бангладеш: переселенцы, имеющие навыки работы в легкой промышленности, – желанные “гости” на Апеннинах, поскольку они составляют значительную часть персонала текстильных предприятий, выпускающих продукцию с особо ценимой иностранцами идентификационной этикеткой “Made in Italy”.

Переселенцев подстерегают и другие опасности. Стоит помнить, что пребывающие на Запад нередко оказываются в “ловушке бедности” вследствие недостаточности средств для оплаты расходов, связанных с миграцией. Тем не менее эксперты полагают, что увеличение притока мигрантов на один процентный пункт относительно общей занятости повышает объем производства почти на 1% к пятому году пребывания переселенцев на новом месте. Стремление выходцев из стран Южной Азии перебраться в Западную Европу связано, возможно, с тем обстоятельством, что в случае иммиграции в страны с формирующимися рынками и в переходные общества такого положительного влияния роста производительности труда не наблюдается прежде всего из-за трудностей адаптации к условиям местных слаборазвитых рынков. Миграция также может создавать проблемы в сфере распределения доходов в принимающем обществе, поскольку в некоторых сегментах рынка труда местные труженики (либо уже освоившиеся в Западной Европе выходцы из Восточной и Центральной Европы) могут понести материальный ущерб, по крайней мере временный.

Современные миграции и миграционная политика в странах Западной Европы продолжают испытывать на себе влияние опыта предыдущих десятилетий. Так, послевоенная миграция в Западную Европу из бывших колоний структурировалась как многовековым опытом движения по маршруту колонии–метрополии, так и значительным спросом на относительно недорогую рабочую силу для нужд модернизации хозяйства западноевропейских стран после Второй мировой войны. А некоторые бывшие колониальные державы, например Королевство Нидерландов, занимались перемещением рабочей силы из своих восточных владений (Индонезия) в Южную Америку (Суринам).

Историческая память незримо присутствует и в миграционной политике такой страны, как Франция. Так, в 30-х годах почти треть населения этой страны находилась в статусе мигрантов, главным образом это были выходцы из стран Южной Европы. Воспоминания о прошлом, сопряженные с миграционными последствиями имперского бытия, породили феномен антимигрантских политических партий. Рост влияния сил антимигрантского популизма наблюдался уже в 90-х годах. Тогда быстро набирал влияние “Национальный фронт”. Словно откликаясь на вызов антимигрантского популизма, правительство правых во главе с Э. Балладюром принимает жесткие меры по максимальному ограничению миграционного потока и сведению к минимуму эмиграции по политическим причинам. Впоследствии миграционные реформы были несколько смягчены, однако въезд во Францию строго контролировался, а рынок труда жестко регулировался. Примерно так же поступали власти другой колониальной империи – Великобритании, проводившие либеральную линию в отношении мигрантов высокой квалификации и осуществлявшие жесткие ограничительные меры в отношении беженцев по политическим причинам.

При оценке перспектив переселения в страны Западной Европы выходцев из Индии и других государств Южной Азии необходимо учитывать и фактор ЕС, который стал центральным элементом построения нового миграционного пространства в единстве институциональных правил перемещения мигрантов и моделей движения народов на просторах данного интеграционного объединения. Важно иметь в виду, что миграции не являются долгосрочным решением демографических проблем развитых стран Европы. Предполагается, что большинство членов ЕС, за исключением Франции, Ирландии и Соединенного Королевства, обречены на серьезное сокращение групп населения трудоспособных возрастов в ближайшие десятилетия. К тому же, как полагают специалисты, рынки труда в странах ЕС более инертны и менее гибки по отношению к меняющимся обстоятельствам, чем в США.

Потенциальным переселенцам приходится считаться с растущей озабоченностью миграционной проблематикой в странах – лидерах ЕС. При этом отношение принимающих стран к миграции варьируется от страны к стране. Так, в странах Южной Европы (Испании, Греции, Португалии) по-прежнему влиятельна “разрешительная” политическая культура, не осуждающая миграцию. Неслучайно почти половина мигрантов, прибывавших в ЕС с 2000 г., начинали свой путь в Европу именно с Испании. Однако даже в Испании вновь прибывающие рассматриваются общественным мнением не только как социально-экономический вызов, но и как угроза культурной и этнической идентичности. В Великобритании с начала 90-х годов осуществляется политика, преследующая цель максимально ограничить число беженцев и переселенцев. Порой власти Соединенного Королевства прибегают к откровенно бытовой мотивации своих антимиграционных действий, ссылаясь на обострение жилищной проблемы и рост социальной напряженности в Лондоне и юго-восточной Англии. Тем не менее Великобритания остается одним из предпочтительных направлений миграции в Западную Европу.

К тому же сама политика западноевропейских государств остается противоречивой. С одной стороны, стремление умиротворить общественное мнение имеет следствием бескомпромиссную риторику по адресу нерегулируемой миграции. С другой – желание привлечь необходимую экономике квалифицированную рабочую силу диктует акцент на временном характере миграции, не предполагающем предоставление гражданства или вида на жительство. Тем не менее с 2002 г. количество въезжающих в ЕС составляло внушительную величину – от 1.5 млн до 2 млн человек.

Иначе говоря, конфликт между принципами функционирования нации-государства и отстаиваемыми переселенцами руководящими началами мультикультурализма (как метода управления межэтническими отношениями в принимающем обществе) становится неотъемлемой частью политического развития многих стран Европы. Отныне противостояние принципов ассимиляции и мультикультурализма становится осью всего социально-политического развития Запада. До недавних пор мультикультурализм оказывал сильное влияние на отношение к мигрантам в скандинавских странах, тогда как ассимиляция приобрела четкие очертания в Греции, Австрии, Польше, Венгрии. Впрочем, внутри ЕС “мультикультурный консенсус” подвергается все более серьезным испытаниям на прочность, в частности в Швеции. Аналогичные тенденции наблюдаются в Великобритании, Франции и Нидерландах.

Само число мигрантов порой может выглядеть обманчиво. Так, наибольшее количество переселенцев фиксируется в крупных странах (Германии, Франции, Испании и Соединенном Королевстве), тогда как их наиболее высокие доли отмечены в небольших государствах (Австрии, Дании, Нидерландах и Швейцарии), что имеет неизбежную проекцию на сферу политических отношений. Кроме того, во многих странах не ведется статистика религиозной принадлежности населения, что делается во имя сакральных принципов секуляризма. Однако положение начинает меняться. Так, в Великобритании в 2001 г. начали учитывать конфессиональную идентичность населения, прежде всего для контроля над миграционными потоками из Индии и Южной Азии. В то же время в переписях населения во Франции и Германии религиозная принадлежность пока не фиксируется.

По соотношению принципов мультикультурализма и ассимиляции принято выделять несколько групп европейских государств.

Государства, официально не признающие факт мультикультурализма (Германия, Франция, Греция, Дания, Австрия, Португалия, Финляндия, Ирландия). В то же время Италия, Финляндия, Германия, Ирландия практикуют двуязычие в отношении компактных национальных меньшинств, издревле проживающих на территории этих стран. Действие данного принципа не распространяется на мигрантов.

Государства, делегировавшие “лингвистические полномочия” нескольким языкам (Испания, Швейцария, Бельгия). Предусмотренный статус для французского и фламандского языков в Бельгии и аналогичное правовое положение каталонского и баскского языков в Испании преследуют цель купировать сепаратистские тенденции в указанных обществах и не относятся к лингвистическим средствам общения мигрантов.

Государства, где мультикультурализм существует исторически (Соединенное Королевство, объединяющее Англию, Шотландию, Уэльс и Северную Ирландию), но его принципы не распространяются на мигрантов.

Государства с детально проработанной политикой в отношении мигрантов на секулярной основе (Швеция, Норвегия), которая подвергается развернутой критике различными социально-политическими силами.

Государства, первоначально принявшие мультикультурализм, но впоследствии его отвергшие (Нидерланды). С одной стороны, в Амстердаме и Роттердаме, крупнейших центрах мультикультурализма, специальные службы помощи мигрантам сохранены. С другой – основные социально-политические силы страны и выражающие их интересы партии настроены решительно против дальнейшей внешней миграции, причем не только с “глобального Юга”.

Отношение к принципам ассимиляции и мультикультурализма проявляется также в жизненных установках и практической деятельности различных общественных сил. Так, либералы и социал-демократы предпочитают дискурс мультикультурализма, тогда как консерваторы представляют себя хранителями ценностей нации-государства, христианской этики и национальной культуры. Однако вышеназванная дихотомия обретает важные уточняющие характеристики и нюансы, когда в программу анализа включается противоречивая позиция профсоюзов, с одной стороны, принадлежащих левой части политического спектра, а с другой – вынужденных в силу логики внутриполитического развития противодействовать миграции чужестранной рабочей силы и адаптации переселенцев в принимающей стране. Немалым своеобразием отличается и отношение к миграции бизнес-сообщества, консервативного по своим культурным ориентациям и установкам и одновременно заинтересованного во ввозе иностранной рабочей силы как в факторе “компенсации” недостаточного демографического потенциала “стареющего общества” и инструменте экономического роста внутри той или иной западноевропейской страны.

Первоначальная недружественная реакция местного населения на вновь прибывших диктовалась опасениями исключительно экономического свойства, то есть нежеланием материально поддерживать мигрантов. Переселенцы тогда не рассматривались как угроза национальной культуре и национальной идентичности. Однако по мере обустройства беженцев на новом месте, увеличения их семейств, строительства культовых сооружений и активного вовлечения в европейскую политику отношение европейцев к мигрантам начинало меняться. “Столкновение цивилизаций” (С.П. Хантингтон) в Европе усиливалось. Историческим исходным пунктом обострения конфликтов на цивилизационной основе можно считать “расовые бунты” 1958 г. в Великобритании. В этой стране большинство мигрантов имели статус подданных Британской империи, что определенно облегчало их выход на арену политической жизни. Расовая принадлежность оставалась сердцевиной проблематики мультикультурализма в Соединенном Королевстве по крайней мере до конца 90-х годов.

В первое время фактору религии как принципиально иной модели поведения в Западной Европе не придавалось серьезного значения. Своеобразным водоразделом стало распространение исламистского радикализма и терроризма, укорененного, как теперь утверждают некоторые политики, в системе ценностей ислама. Суть их представлений сводится к тому, что ислам якобы находится в состоянии “перманентной войны” с Западом в целом и с христианством и демократией – в частности. Такого рода настроения поддерживает часть западноевропейской печати, регулярно публикующей антиисламские сюжеты, поступающие с Ближнего Востока и из Центральной Азии.

Сдвиги в позициях политических партий стран Западной Европы по миграционной проблематике могут быть обобщены следующим образом:

– происходит усиление мотивов национальной культуры, принципов ассимиляции и лояльности европейским политическим ценностям;

– ужесточается контроль за миграционными процессами, включая повышенное внимание к политическим беженцам;

– усиливается “горизонтальное” взаимодействие миграционных властей заинтересованных европейских стран в сфере контроля над движением иностранцев в страны ЕС;

– происходит фактический отказ политических элит Западной Европы от принципов мультикультурализма, а равно и от концепции “общечеловеческих ценностей”;

– усиливаются попытки внедрить в жизнь стран ЕС “рациональные” (то есть сознательно усложненные) концепции миграционной политики;

– увеличиваются организационные ресурсы и политические полномочия организаций, надзирающих за миграционными процессами.

Такого рода шаги западноевропейских элит, формально не отменяющие принципы расового равноправия и отправления религиозных обрядов мигрантов, фактически исключают дальнейшее развитие начал мультикультурализма. Положение мигрантов осложняется и нежеланием ортодоксальных мусульманских активистов идти на компромисс с властями принимающей страны в сфере отправления религиозных обрядов, что подрывает позиции сторонников мультикультурализма в Западной Европе.

В нынешних условиях воинственно настроенные противники мультикультурализма обращаются за поддержкой не только к западноевропейским люмпенам и маргиналам, но и к значительной части среднего класса и антимигрантским партиям, выступающим в защиту христианских ценностей. Со своей стороны, члены мусульманских общин полагают, что начатая в 2001 г. “война против террора” на Западе переросла в “войну против ислама”. В малых странах ЕС опасения быть “поглощенными” инородной культурой постоянно подпитывают радикальные, антимигрантские настроения.

Можно предположить, что события начала нынешнего века (11 сентября 2001 г., войны в Афганистане и Ираке, террористические акты в странах Западной и Южной Европы и пр.), а равно и европейский миграционный кризис 2015–2016 гг. положили начало неблагоприятным для мигрантов сдвигам в общественном сознании населения стран – лидеров ЕС. На смену доминанте мультикультурализма пришли идеи о нации-государстве как об общности, связываемой единством интересов и нормами христианской культуры. В настоящее время в широких слоях населения Западной Европы укрепляется представление о происходящей эрозии основополагающих начал жизнедеятельности общества, подрывающей его целостность. В сложившейся реальности даже высокообразованные мигранты начинают рассматриваться как угроза национальному единству социума. Подобные умонастроения постоянно подпитываются системным экономическим кризисом, который ставит под сомнение некогда устойчивые представления о мультикультурализме как силе, способной обеспечить одновременно процветание и безопасность Западного общества.

СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ МИГРАЦИИ ИЗ ЮЖНОЙ АЗИИ В ЕС

Миграционный кризис 2015–2016 гг. превратил проблему миграции в центральный политический вопрос внутренней жизни ведущих западноевропейских стран. Все более значительную поддержку в новых условиях получают социально-политические силы и партии, выступающие за жесткие ограничительные меры в отношении притока инокультурных мигрантов в ЕС. Однако переселение выходцев из стран Южной Азии в Западную Европу продолжается, что подтверждает пример Нидерландов и Италии. Миграция из Индии и других стран Южной Азии в эти две страны имеет преимущественно “производственный” характер: для Нидерландов важен приток качественной рабочей силы в сектор информационных технологий, тогда как Италия нуждается в “демографическом дивиденде” в агропромышленном комплексе.

В Нидерландах, где ощущается потребность в квалифицированных кадрах для быстро растущего кластера информационных технологий, образованным мигрантам из Индии благоприятствовала либерализация миграционной политики в важных для страны сегментах экономики. Правда, в этой стране над проблемой миграции подвешен своеобразный дамоклов меч: убийство кинорежиссера Тео ван Гога в 2004 г. выходцем из Северной Африки стимулировало рост антимигрантских настроений в Нидерландах, традиционно имевших репутацию “обители толерантности”.

Отметим, что нужда в квалифицированных работниках в Нидерландах выше, чем в среднем по ЕС (на 10%). Здесь, как и в других странах Западной Европы (прежде всего в Великобритании), индийцы-экспаты представляют собой наиболее динамично растущую группу мигрантов. В Нидерландах в данную общность входят работники, имеющие необходимую профессиональную подготовку в областях информационных технологий, консультационных услуг, инженерного дела и управления персоналом предприятия. Значимая индийская миграция в Нидерланды началась в 80-е годы. К началу 2010-х годов в стране проживало около 22 тыс. индийцев (по сравнению с 9 тыс. в 1996 г.). Королевство привлекает индийских мигрантов прежде всего благоприятной бытовой обстановкой, высоким уровнем жизни, повсеместным распространением в стране английского языка, сохраняющимся терпимым отношением к иностранцам и пр.

Молодые образованные индийцы оказываются в Нидерландах несколькими путями. Помимо традиционных приемов рекрутирования персонала нидерландскими компаниями, все большее значение приобретает фактор расширения деятельности индийских компаний в королевстве. Так, в настоящее время более 200 компаний из Индии, преимущественно из сектора информационных технологий, ведут активный бизнес в этой стране. Следует учитывать, что сектор информационных технологий, с одной стороны, выступает мощной движущей силой экономического роста в Индии, а с другой – на этот сегмент народного хозяйства приходится более 45% всего экспорта услуг из Индии.

Еще одним путем доставки индийской рабочей силы в Нидерланды становится деятельность функционирующих в стране транснациональных компаний (ТНК), заинтересованных в привлечении из Индии профильной рабочей силы необходимого качества. Играет свою роль и нежелание некоторых нидерландцев выполнять определенные виды деятельности в сегменте информационных технологий. В данном случае хорошо владеющие английским языком и законопослушные индийцы являются едва ли не лучшими кандидатами на высокооплачиваемые должности в этом секторе. Иными словами, Нидерланды привлекают в страну квалифицированную, дорогостоящую рабочую силу, цена на которую (по данным на начало 2019 г.) начинается с 4.5 тыс. евро в месяц и 3.2 тыс. евро в месяц для лиц моложе 30 лет.

В свою очередь экономика Италии испытывает потребность в повышении объемов производства молочной продукции, что открывает возможности для индийской рабочей силы, в первую очередь выходцев из северного штата Пенджаб. Многие мигранты из Индии прибыли на Апеннинский полуостров, не имея точных представлений о характере итальянского рынка труда и об особенностях итальянского общества. Некоторые мигранты присоединились к семьям уже прибывших в ЕС родственников. Прибывая на Апеннины, индийские переселенцы из сельской местности Пенджаба довольно быстро адаптировались в северной Италии – промышленной зоне, испытывающей нехватку качественной рабочей силы для аграрного сектора. Однако это было скорее счастливым стечением обстоятельств, нежели результатом успешного функционирования рынка труда вследствие компетентного вмешательства правительственных ведомств Италии.

Индийские мигранты относительно недавно обратили внимание на Италию. Так, в 2003 г. общее число индийских переселенцев на Апеннинский полуостров фиксировалось на отметке 35.5 тыс. человек, тогда как к 2018 г. оно возросло более чем в четыре раза – до 151.7 тыс. человек. В результате в настоящее время Индия переместилась с 10-го на 6-е место в списке основных “поставщиков” мигрантов в страны ЕС (и на 5-е место среди стран – не членов ЕС). Несколько иной стала и конфигурация основных концентраций индийских переселенцев в Италию. Если в 2003 г. индийцы расселялись неравномерно по центральным субрегионам северной Италии и в Риме, то в настоящее время контуры расселения стали более дисперсными: индийцы проживают в основном в десяти провинциях, а наибольшая их концентрация приходится на Брешию (14 тыс. человек на 200 тыс. местного населения).

В отличие от Нидерландов, миграция в Италию нередко осуществляется на внеплановой основе – как следствие ситуационной нехватки рабочей силы в том или ином сегменте рынка труда или же как ситуативная реакция итальянской миграционной системы на миграционные потоки из незападных обществ. Отметим, что в Италии индийцы в своем большинстве заняты низкоквалифицированным трудом за пределами агропромышленного комплекса, в частности в промышленности. Выходцы из Индии по доле занятости в данном сегменте народного хозяйства не выделяются среди мигрантов, приехавших из незападных обществ. Аграрный же сектор, будучи сферой деятельности 28.6% (2016 г.) переселенцев, остается для индийцев-мигрантов главным пространством приложения трудовых навыков (24.1% общего состава рабочей силы извне стран ЕС). Даже среди самозанятых работников, приехавших из стран за пределами ЕС, доля индийцев (7% на 2016 г.) выросла почти в шесть раз с 2007 г.

Необходимо отметить, что сельское хозяйство представляет собой относительно небольшой и постоянно уменьшающийся сегмент экономики Италии, на который приходится не более 2% ВВП страны и в котором заработная плата составляет лишь половину от общего уровня в народном хозяйстве. Однако при оценке потенциала агропромышленного комплекса важны нюансы. Так, при снижающейся роли сельского хозяйства агропроизводство в Ломбардии, Эмилии-Романье и Венето имеет тенденцию к росту – не в последнюю очередь благодаря усердному труду индийских переселенцев. Энергичную динамику развития в этих регионах показывает молочное производство.

Иллюстративен пример Кремоны (население – около 75 тыс. человек), административного центра одноименной итальянской провинции. Переселение индийцев началось в первой половине 90-х годов с использованием туристических виз. Молочное производство в регионе испытывало на себе влияние технологической модернизации данного сектора, начавшейся в 60-е годы и резко сократившей спрос на рабочую силу в сельском хозяйстве Италии. Однако сокращение предложения рабочей силы в сегменте молочного производства было столь значительным, что пришлось привлекать квалифицированную рабочую силу из-за рубежа, и это был исторический шанс для трудолюбивых пенджабцев. Особенно значительным вклад индийских мигрантов оказался в сохранение сыроваренной промышленности в провинции Кремона. Иначе говоря, традиции работы на земле были востребованы на севере Италии, где климатические условия и температурный режим почти идеально соответствуют пенджабским.

Наконец, трудолюбие индийцев, их готовность работать по выходным и праздникам, а также сверхурочно неизменно отмечают итальянские работодатели. Впрочем, заинтересованность индийцев работать в Италии имеет свои практические причины. С одной стороны, сверхурочный труд позволяет зарабатывать до 3 тыс. евро в месяц, получая часть оплаты “в конверте” (процедура, распространенная в Италии). Таким образом, увеличивается общий доход, что позволяет часть выручки не только отправлять в Пенджаб, но также инвестировать в будущее – вкладывать накопления в различные отрасли итальянской экономики. С другой стороны, проживание на фермах по месту работы позволяет индийцам избегать превратностей жилищного рынка в Италии, включая дискриминацию приезжих. К тому же работодатели высоко оценивают роль семейных уз среди индийцев как стимуляторов производительного труда.

Показательно, что работодатели положительно относятся к таким качествам индийцев, как внутренняя уравновешенность, пунктуальность в выполнении служебных обязанностей, увлеченность работой, и отмечают их меньшую предрасположенность к конфликтам (как с работодателем, так и с коллегами), что выгодно отличает индийцев от, например, египтян и марокканцев. Стоит, однако, учитывать, что пенджабцы – это сформировавшаяся исторически общность высококачественной рабочей силы. Их квалификация высоко оценивается далеко за пределами Индии, в народном хозяйстве которой явно не хватает профессионально подготовленных работников, способных выполнять современные производственные операции.

Европейский миграционный кризис 2015–2016 гг. внес существенные коррективы и в маршруты движения переселенцев, и в интенсивность самих людских потоков с “глобального Юга” на “исторический Север”. Индия и другие страны Южной Азии остаются одним из основных источников миграционной активности в мире. Примеры Нидерландов и Италии показывают, что в регионе Южной Азии имеется “демографический дивиденд”, который можно с пользой для экономического роста и развития использовать в промышленно развитых странах. И нидерландцы, и итальянцы прибегают к услугам конкурентоспособных групп населения Индии. Данный опыт, возможно, стоит использовать и России, испытывающей потребность в импорте “демографического дивиденда”. Однако целесообразно помнить, что индийские власти, ведущие соответствующие переговоры с российским руководством, предлагают к экспорту рабочую силу с низкими квалификационными характеристиками. Отстаивание национальных интересов в столь специфической сфере двусторонних отношений будет способствовать лучшему пониманию индийской стороной наших реальных потребностей в импорте человеческого капитала и подтвердит серьезный настрой России на многопрофильное сотрудничество с “крупнейшей демократией мира”.