Прокси-войны и невидимые партнёры: теракт в Пахалгаме как испытание индийско-китайских отношений

Read in English	한국어로 읽기	Leer en español
Gap
In Deutsch lesen	اقرأ بالعربية	Lire en français

Данная работа была ранее опубликована 16 мая 2025 года в разделе "Issue & Policy Briefs" на сайте Института политики безопасности и развития (The Institute for Security & Development Policy).

Политика неопределённости и сдержанного балансирования Китая

Террористическая атака в Пахалгаме в апреле 2025 года ознаменовала собой важный момент в меняющейся системе безопасности Южной Азии. Хотя индийско-пакистанская дихотомия по-прежнему доминирует в дискурсе, двусмысленная позиция Китая после индийской операции «Синдор» заслуживает более пристального изучения. В данном аналитическом докладе рассматривается молчание Пекина, его последствия для китайско-индийских отношений и стратегическое выравнивание Китая с Пакистаном. Опираясь на предыдущие кризисы, такие как Пулвама, Балакот и Ури, доклад анализирует избирательный нейтралитет Китая, его защиту Пакистана и подрыв доверия к Пекину как к региональному стабилизатору. Через призму китайских медиа-нарративов и официальных заявлений в работе критически оценивается, готов ли Китай играть конструктивную роль в обеспечении стабильности в Южной Азии — или вообще заинтересован ли в этом. В заключение делается вывод, что если Индия не пересмотрит свои стратегические предпосылки и подход к нарративу, Китай продолжит использовать нестабильность в регионе посредством правдоподобного отрицания и транзакционной дипломатии. Террористическая атака в Пахалгаме 22 апреля 2025 года, в результате которой погибли 25 индийцев и 1 непалец, а десятки получили ранения, стала очередной главой в многолетней истории трансграничного терроризма в Южной Азии. Однако ошибкой было бы рассматривать её исключительно в рамках индийско-пакистанской дихотомии. После того как Индия запустила операцию «Синдор» — атакуя террористическую инфраструктуру за Линией контроля (LoC) — молчание и последующая позиция Китая сигнализировали о более глубоких сдвигах в региональной архитектуре. Кашмир давно является ареной индийско-пакистанского противостояния, но атака в Пахалгаме, в которой обвинили поддерживаемую Пакистаном группировку The Resistance Front (TRF) — фронт, представляющий запрещённую ООН пакистанскую террористическую организацию Лашкар-э-Тайба, — разворачивалась в более сложном региональном контексте по сравнению с прошлыми кризисами. Быстрая военная реакция Индии в виде операции «Синдор», напоминающая прецедент Балакота в 2019 году, произошла в более многослойной геополитической ситуации, когда любое индийское действие отзывается не только в Исламабаде, но и в Пекине. Несмотря на то, что Китай выпустил стандартное заявление, назвав операцию Индии «сожалением», он никак не прокомментировал сам террористический акт, поддержанный Пакистаном. Обойдя центральную провокацию — нападение на индийских граждан со стороны известной пакистанской террористической группировки — Китай поставил под сомнение стратегические принципы, определяющие его отношения как с Исламабадом, так и с Нью-Дели. Официальный нарратив Нью-Дели после операции «Синдор» продолжал подчёркивать приверженность «неэскалации, при условии, что это будет соблюдаться пакистанскими военными». Однако 8–9 мая Пакистан ответил ударом беспилотников по индийским военным объектам, что вызвало ответные меры. К 10 мая Пакистан дал название своей ответной эскалации: операция «Буньян Марсус», которая резко прекратилась после того, как между Индией и Пакистаном было достигнуто соглашение о прекращении огня в тот же день. Несмотря на последовавшие нарушения режима прекращения огня со стороны Пакистана, соглашение в настоящее время, похоже, сохраняется. Тем не менее, на фоне этой динамики ответных шагов особенно выделялись демонстративное молчание Китая и его стратегические ответы. После обострения со стороны Пакистана 9 мая тема конфликта между Индией и Пакистаном полностью отсутствовала на регулярном брифинге китайского МИД. Даже в ответ на новости о прекращении огня заявление Китая было сдержанным, он лишь выразил надежду, что Индия и Пакистан «укрепят и расширят» достигнутое соглашение. Пока Китай дистанцируется от индийского нарратива, но старается сохранить видимость нейтралитета, это вызывает сомнения в достоверности процесса нормализации китайско-индийских отношений. Несмотря на тактические шаги по разъединению войск вдоль Линии фактического контроля (ЛФК), эпизод в Пахалгаме демонстрирует, что глубокое стратегическое недоверие сохраняется. Участие Индии в борьбе с терроризмом в регионе часто требует от неё осторожной дипломатической навигации, особенно когда у международного сообщества нет единого мнения касаемо поддержки её вопросов безопасности. После событий в Балакот ситуация была схожей: Китай отказался поддержать действия Индии на многосторонних площадках, одновременно усиливая пакистанские претензии. Такие моменты, которые будут подробно рассмотрены далее в этом обзоре, подчеркивают последовательный китайский шаблон поведения — тенденцию, которая лишь усилилась после Пахалгама. Однако то, что отличает этот последний инцидент, — это более широкий геополитический контекст. Таким образом, инцидент в Пахалгаме становится убедительной призмой для анализа стратегических переплетений с участием Китая в геополитике Южной Азии. Позиция Китая после операции «Синдоор» ставит под сомнение его региональную надёжность и будущее ещё восстанавливающихся двусторонних отношений между Индией и Китаем после столкновения в Галване в 2020 году. По сути, инцидент в Пахалгаме представляет собой микрокосм, через который можно оценить, способен ли Пекин играть стабилизирующую роль в Южной Азии или же он по-прежнему привязан к старым геополитическим союзам, подрывающим его нормативную достоверность.

Продуманная двусмысленность и стратегическое маневрирование Китая

На первый взгляд, реакция Китая на атаку в Пахалгаме показалась предсказуемо нейтральной: прозвучало стандартное осуждение терроризма во всех его проявлениях — без упоминания пакистанских группировок. Позже эта позиция трансформировалась в призыв к «беспристрастному расследованию» атаки. Двусмысленная позиция Пекина — не новость. Долгое время Китай прикрывал Пакистан от международного давления по вопросам, связанным с терроризмом. Например, в 2023 году Китай заблокировал в Совете Безопасности ООН включение в санкционный список Саджида Мира — командира Лашкар-э-Тайба, связанного с нападениями в Мумбаи 26/11. Подобные действия не являются изолированными; они являются частью более широкой стратегии, в которой Пакистан выступает незаменимым партнёром Пекина в Южной Азии. Это партнёрство определяется как геополитическими, так и геоэкономическими соображениями. Пакистан — партнёр Китая на все времена (全天候伙伴关系 или quántiānhòu huǒbàn guānxì), ключевой не только для сдерживания Индии, но и для обеспечения западного фланга Инициативы «Один пояс – Один Путь» (BRI), в частности, Китайско-Пакистанского экономического коридора (CPEC). CPEC является флагманским проектом BRI и проходит через нестабильный регион Гилгит-Балтистан и, несмотря на жёсткие возражения Индии, через контролируемый Пакистаном Кашмир (PoK). Стабильность в этих зонах критически важна для стратегии Китая на западной границе, что даёт ему прямой интерес в сохранении статус-кво — даже если это означает сохранение трансграничного терроризма, направленного против Индии. Дополнительную сложность вносит негласный принцип «услуга за услугу» между Пекином и Исламабадом: Пакистан молчит о внутреннем подавлении уйгуров в Китае, тогда как Китай воздерживается от осуждения связанных с Пакистаном исламистских боевиков. Такая транзакционная договорённость позволяет обеим сторонам прикрывать друг друга как по вопросам внутренней, так и внешней безопасности, формируя взаимно подкрепляющую ось молчания. Во времена кризисов эта ось проявляется в виде дипломатической хореографии. Так, во время столкновений в долине Галван в 2020 году Пакистан оказался одной из немногих стран, открыто поддержавших позицию Китая, в то время как остальной мир призывал к деэскалации. В свою очередь, в моменты напряжённости между Индией и Пакистаном Пекин надёжно занимает нейтральную, но структурно про-пакистанскую позицию. Во время атаки в Ури в 2016 году Китай хранил продуманное молчание, при этом ненавязчиво призывая к двустороннему сдерживанию. В 2019 году, когда Индия отменила статью 370, предоставлявшую особый статус Джамму и Кашмиру, Китай поддержал «законные права и интересы» Пакистана в регионе. Более того, после атаки в Пулваме в 2019 году Китай отказался признать главу Джайш-э-Мухаммад глобальным террористом по резолюции 1267 СБ ООН. Такая нарративная стратегия, по-видимому, служит двойной цели: во-первых, она формирует региональное представление, в котором Индия изображается как дестабилизирующий актор на различных спорных перифериях; во-вторых, она позволяет тонко выровнять позицию с пакистанским восприятием угроз безопасности без явной поддержки, как это было во время Балакота, когда китайские государственные СМИ детально передавали пакистанскую точку зрения. Такое позиционирование позволяет Пекину укреплять враждебную установку по отношению к Индии при сохранении формальной нейтральности. Что ещё важнее — это подрывает легитимность индийских контртеррористических усилий, представляя их не как законный ответ на асимметричные угрозы, а как часть более широкой модели напористости. Последствия Пахалгама лишь укрепили этот шаблон.

Структурные барьеры на пути к нормализации китайско-индийских отношений и роль Китая как стабилизатора

Несмотря на то, что Индия и Китай достигли определённого прогресса в военном разъединении после столкновения в долине Галван в 2020 году и подписания пограничного соглашения в октябре 2024 года, эпизод в Пахалгаме показывает пределы этого тактического потепления. Отказ Китая признать пакистанские провокации — или даже затронуть тему трансграничного насилия на брифингах, посвящённых операции «Синдоор» — демонстрирует, что стратегическое выравнивание Пекина с Пакистаном остаётся неизменным. Эта постоянная неопределённость подрывает достоверность любого «перезапуска» в отношениях между Индией и Китаем. Она также подчёркивает повторяющийся мотив в китайской государственной риторике, где действия Индии по обе стороны как Линии контроля (LoC), так и Линии фактического контроля (LAC) представляются как факторы региональной дестабилизации. В результате возникает риторический трюк: усилия Индии по борьбе с терроризмом преподносятся как авантюризм, в то время как Китай заявляет о своей нейтральности. Индия, в свою очередь, придерживается деликатного подхода к внутренней политике безопасности Китая. Осторожность Индии также прослеживается в вопросе уйгуров — страна воздерживается от критики Китая. Намерение Индии — не допустить дальнейшей эскалации с Китаем, особенно на фоне напряжённости вдоль гималайской границы. Иронично, но такая сдержанность не принесла Индии ни нейтралитета Китая по поводу терроризма, спонсируемого Пакистаном, ни смягчения китайских позиций по Кашмиру. Индии стоит подготовиться к возможности более явного стратегического союза Китая и Пакистана в гималайском театре действий — как это кратко проявилось в рамках недолговечного «Гималайского квадрата». Одним из поводов для гордости на китайских платформах в социальных сетях и в государственных СМИ в настоящее время служит предполагаемое уничтожение индийских летательных аппаратов: «трёх истребителей Rafale, одного МиГ-29, одного Су-30 и одного беспилотника Heron» пакистанскими ВВС. Индия эти потери не подтвердила. Китай стал главным оборонным партнёром Пакистана, поставив около 81% всего объёма вооружений, импортированных Пакистаном в период с 2020 по 2024 год. Это стратегическое партнёрство ярко проявилось во время недавних военных обменов с Индией, когда Пакистан задействовал произведённые в Китае истребители J-10C и ракеты класса «воздух-воздух» PL-15. J-10C — это истребитель поколения 4.5, оснащённый современной авионикой и радиолокационными системами, сыграл ключевую роль в системе воздушной обороны Пакистана, что активно освещается в китайском медиапространстве. Поддержка Китая также включает артиллерийские системы, такие как самоходная гаубица SH-15 калибра 155 мм, и передовые радиолокационные установки вдоль Линии контроля. Участие Китая в многонациональных военно-морских учениях AMAN в феврале 2025 года дополнительно закрепляет расширение партнёрства в Индийском океане. Это углубляющееся военное сотрудничество подчёркивает стремление Китая укрепить оборонный потенциал Пакистана, тем самым влияя на стратегический баланс в Южной Азии. Одновременно, 9 мая, когда Пакистан отреагировал на операцию «Синдоор», Китай провёл боевые учения с боевой стрельбой в Тибете с использованием самоходной артиллерии и дальнобойных ракетных систем. Хотя учения проходили на территории Китая, их временная близость к кризису вызвала тревогу в индийских кругах безопасности. Особенное беспокойство вызвало увеличение логистической активности НОАК вдоль шоссе G219 — ключевой транспортной артерии для переброски сил между Тибетом и Синьцзяном. Подобные манёвры не являются случайными; напротив, они отражают намеренное стратегическое послание. Учитывая историю пограничного противостояния между Китаем и Индией с апреля 2020 года по октябрь 2024 года, данное развитие событий подчеркивает продолжающееся использование Китаем военных учений как инструмента принудительной дипломатии (胁迫性外交 xiébò xìng wàijiāo). Временная координация учений указывает на то, что Китайская Народная Республика (КНР) не просто наблюдает за эскалацией между Индией и Пакистаном, но и активно оказывает давление на северный фронт Индии, эксплуатируя её дилемму двух фронтов. Одновременно с этим подход Китая к международному порядку остаётся избирательным: он поддерживает нормы, когда это выгодно, и блокирует их, когда они угрожают интересам. Это поднимает важный вопрос для политиков: может ли Пекин вообще быть партнёром в построении регионального порядка, основанного на правилах, если его стратегические привычки столь условны? Молчание по Пахалгаму — это не просто недосмотр; это проявление более широкой неготовности Китая применять единые нормативные стандарты, если затрагиваются его интересы. Следовательно, Индия сталкивается не просто с тактическим молчанием, а со стратегическим противоречием — тем, которое усложняет архитектуру региональной безопасности. Это расхождение также ещё раз подчеркивает неспособность Китая выступать стабилизирующим региональным актором или посредником — роль, которую он активно культивирует в Западной Азии — в контексте Южной Азии из-за его интересоцентричного и предвзятого подхода к региональным конфликтам. Китай всё активнее позиционирует себя как посредника в глобальных очагах напряженности — от сближения Ирана и Саудовской Аравии до предложений о прекращении огня в Украине. Однако в Южной Азии этот имидж «стабилизатора» выглядит скорее показным. Отказ выступить с критикой Пакистана подрывает его доверие как нейтральной стороны. Нарратив «сообщества единой судьбы человечества» (人类命运共同体 rénlèi mìngyùn gòngtóngtǐ) звучит фальшиво, когда Пекин ставит геополитическую выгоду выше регионального мира. В этом контексте стоит подчеркнуть, что притязания Индии на статус великой державы зависят не только от её материальных возможностей, но и от готовности формировать глобальные нормы в области борьбы с терроризмом. Для этого Индии, возможно, придётся углубить взаимодействие с глобальными агентами норм — от средних держав в Европе и Азии до акторов гражданского общества и многосторонних институтов. Кроме того, она должна более эффективно использовать своё лидерство в таких форумах, как G20 и БРИКС, чтобы переформатировать дебаты о региональной безопасности. Если Китай хочет, чтобы его воспринимали как ответственного участника, он должен начать вести себя соответствующим образом. На площадках вроде Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), которые сосредоточены на проблемах нетрадиционной безопасности, предвзятость Китая становится особенно очевидной — он препятствует попыткам Индии привлечь внимание к связям Пакистана с терроризмом, при этом продвигая подходы к борьбе с терроризмом, выгодные себе. Региональная антитеррористическая структура ШОС (RATS) всё больше сосредоточена на угрозах, определяемых Пекином как приоритетные, особенно на экстремизме, связанном с Синьцзяном, в то время как опасения Индии по поводу транснационального исламистского экстремизма, базирующегося в Пакистане, игнорируются. Таким образом, концепция «Азия для азиатов» в интерпретации Китая выглядит лицемерной, когда он прикрывает Пакистан, но блокирует региональное согласие по антитеррористическим инициативам — особенно в рамках RATS при ШОС. Помимо многосторонней дипломатии, нежелание Китая поддерживать индийские взгляды распространяется и на неформальные каналы. В то время как Индия и Пакистан участвуют в кинетических и символических конфликтах по вопросам территории и идентичности, Китай действует в тени как посредник и одновременно защитник Пакистана. В закулисных обсуждениях китайские представители неоднократно призывали обе стороны к сдержанности — не делая различий между государством, защищающим своих граждан, и государством, поддерживающим негосударственные военизированные группы. Такая ложная эквивалентность подрывает доверие Индии и ограничивает потенциал подлинного регионального сотрудничества.

Переход от ответа к стратегии: что означает молчание Китая для Индии?

Недавняя история Индии изобилует кризисами, где тактические победы часто достигались ценой долгосрочной неопределённости. После войны в Каргиле 1999 года, например Индии удалось восстановить контроль над своей территорией, но не удалось добиться международной ответственности Пакистана. Аналогично, противостояние в Докламе с Китаем в 2017 году завершилось отводом войск, но оставило без ответа более широкие стратегические вопросы. Даже столкновения в Галване в 2020 году, несмотря на их трагические последствия, не привели к устойчивой поддержке или формированию выгодного нарратива. Объединяет эти эпизоды повторяющийся паттерн: Индия стремится к разрешению через дозированные ответы, в то время как её противники используют отсутствие устойчивого международного давления. Атака в Пахалгаме грозит повторением этого паттерна, если Индия не расширит стратегический охват своего ответа — не только в военном плане, но и в дипломатических сигналах, нормативной позиции и формировании союзов. Проблема Индии — не только асимметрия насилия с Пакистаном, но и асимметрия нарратива и поддержки во многосторонних структурах. Несмотря на сдержанность Индии в отношении внутренних дел Китая, таких как её молчание по поводу Синьцзяна в ООН, Китай не проявляет аналогичной гибкости по вопросам Кашмира или пакистанского терроризма. Отсутствие стратегической взаимности увеличивает разрыв между тактическим сотрудничеством и стратегическим недоверием. Это также ставит под сомнение повторяющиеся предложения Китая выступать в роли регионального стабилизатора. Пекин вряд ли будет честным посредником в индийско-пакистанских спорах, поскольку он структурно заинтересован в стратегических и территориальных претензиях Пакистана, особенно в Кашмире. Кроме того, геоэкономическое измерение ещё больше усложняет ситуацию. Масштабные инфраструктурные проекты Китая через контролируемые Пакистаном территории дают ему прямой интерес к сохранению политического и безопасного статус-кво в Кашмире. Любая попытка Индии заявить суверенитет над всей территорией угрожает не только территориальным претензиям Пакистана, но и физическим инвестициям Китая. Именно по этой причине китайские дипломаты избегают поддержки даже умеренных индийских позиций по Кашмиру. Даже в неофициальной дипломатии китайские официальные лица призывают к сдержанности с обеих сторон, но уклоняются от давления на Пакистан по поводу демонтажа террористических сетей — избирательная нейтральность, подрывающая доверие Индии к намерениям Пекина. В будущем индийским политикам стоит задуматься о более жёсткой увязке позиции Китая по Кашмиру с индийской позицией по Тибету и Синьцзяну. Хотя такая риторическая эскалация чревата дальнейшим обострением, она может служить сдерживающим фактором против избирательной нейтральности Пекина. Более широко, Индии следует подготовиться к стратегической обстановке, в которой союз Китая и Пакистана в Гималаях станет не тактическим, а устойчивым. Если Китай продолжит называть Джамму и Кашмир "спорной территорией", индийские политики могут посчитать оправданным повышение уровня дискурса о внутреннем колониализме Китая в таких регионах, как Тибет и Синьцзян. Хотя такой сдвиг может привести к дальнейшему отчуждению, он также может служить сдерживанием против односторонних нарративов Китая в многосторонних структурах. Прогнозирование будущей позиции Китая по Джамму и Кашмиру предполагает скорее стабильность, чем изменения. Пока проект CPEC остаётся центральным в региональном видении Китая, Пекин будет противостоять любой попытке Индии изменить территориальный статус-кво, угрожающий юридическому или стратегическому контролю Пакистана. Даже если инцидент в Пахалгаме приведёт к ограниченной неофициальной дипломатии, он вряд ли изменит фундаментальные стимулы Китая в регионе. Возникает вопрос: является ли атака в Пахалгаме лишь очередным подтверждением существующих паттернов политики Китая в Южной Азии или это поворотный момент? В определённом смысле она подтверждает неприятную реальность: политика Китая по борьбе с терроризмом в первую очередь ориентирована на внутреннюю безопасность и определяется логикой государственного суверенитета, а не регионального миротворчества. Терроризм, возникающий в Синьцзяне, трактуется как экзистенциальная угроза для китайского государства, оправдывающая массовую слежку, лагеря перевоспитания и транснациональное разведывательное сотрудничество. Но терроризм, происходящий в Пакистане и нацеленный на Индию, дипломатически игнорируется, трактуется либо как двусторонняя проблема между Дели и Исламабадом, либо, что более опасно, как противовес индийской напористости. После Пахалгама индийские политики стоят перед необходимой, хотя и трудной задачей — стратегической перекалибровки. Хотя Индия долгое время придерживалась доктрины стратегической автономии, она не должна превращаться в стратегическое молчание перед лицом двойных стандартов. Нью-Дели должен продолжать отстаивать свои позиции в глобальных форумах — не только с точки зрения территориальной целостности, но и с точки зрения нормативной последовательности. Долгосрочная стратегия Индии может также включать диверсификацию дипломатических партнёрств, которые уравновешивают влияние Китая. Это включает расширение сотрудничества с региональными и внегосударственными акторами, разделяющими обеспокоенность Индии по поводу трансграничного терроризма и авторитарного влияния в международных институтах. Повышение значимости минилатеральных форумов, таких как Четвёрка (Quad), и более тесная координация с Европой и странами Юго-Восточной Азии могут помочь Индии создать новые коалиции, ограничивающие манёвренность Китая, поскольку нынешние стимулы Пекина дают ему мало поводов для изменения курса. Пока CPEC остаётся геостратегическим и экономическим приоритетом, а Пакистан служит буфером и партнёром, Китай будет продолжать замалчивать проступки Исламабада. Любая неофициальная дипломатия после Пахалгама вряд ли приведёт к значимому перерасчёту стимулов, если Индия не изменит стратегические расчёты Китая в Южной Азии. Террористическая атака в Пахалгаме — это не просто кризис в отношениях между Индией и Пакистаном. Это региональная вспышка, которая выводит Китай из тени и помещает его в центр южноазиатской безопасности. Молчание Пекина — стратегическое, осознанное и показательное — демонстрирует, что Китай пока не готов играть роль стабилизирующей силы в регионе. Вместо этого он продолжает делать ставки на тактические союзы, избегает нормативных позиций по терроризму, которые могут оттолкнуть Пакистан. Для Индии путь вперёд означает не только военную готовность. Он требует переоценки стратегических предпосылок касательно роли Китая в региональных кризисах. Атака в Пахалгаме может и не изменить поведение Китая немедленно, но она проясняет контуры регионального порядка, в котором Пекин уже не сторонний наблюдатель, а заинтересованный участник — тот, чьи интересы часто противоречат стремлению Индии к стабильности и безопасности. В этой обстановке Индии следует мыслить шире, чем просто в контексте Пакистана, и противостоять более глубоким структурным факторам сближения Пакистана и Китая.

Примечания

Esha Mitra, Mukhtar Ahmad, Aishwarya S Iyer, Kara Fox and Jessie Yeung, “Dozens killed as gunmen massacre tourists in Kashmir beauty spot,” CNN, April 23, 2025, https://edition.cnn.com/2025/04/22/asia/gunmen-open-firejammu-kashmir-intl. “Statement by Foreign Secretary: OPERATION SINDOOR,” Ministry of External Affairs, Government of India, May 7, 2025, https://www.mea.gov.in/Speeches-Statements.htm?dtl/39473; see also, M. Sudhir Selvaraj, “A Primer on The Resistance Front, the Group Behind the Pahalgam Attack,” The Diplomat, April 30, 2025, https://thediplomat. com/2025/04/a-primer-on-the-resistance-front-the-group-behind-the-pahalgam-attack/. “Foreign Ministry Spokesperson’s Remarks on the Ongoing Situation Between India and Pakistan,” Ministry of Foreign Affairs, People’s Republic of China, May 7, 2025, https://www.fmprc.gov.cn/mfa_eng/xw/fyrbt/202505/ t20250507_11616523.html. “Transcript of Special briefing on OPERATION SINDOOR (May 08, 2025),” Ministry of External Affairs, Government of India, May 8, 2025, https://www.mea.gov.in/media-briefings.htm?dtl/39479/Transcript_of_Special_ briefing_on_OPERATION_SINDOOR_May_08_2025. “Special briefing on Operation Sindoor (May 09, 2025),” Ministry of External Affairs, Government of India, May 9, 2025, https://www.youtube.com/watch?v=XSEo4RpICoY&t=491s. Abid Hussain, “Pakistan launches Operation Bunyan Marsoos: What we know so far,” Al Jazeera, May 10, 2025, https://www.aljazeera.com/news/2025/5/10/pakistan-launches-operation-bunyan-marsoos-what-we-know-so-far. “India-Pakistan ceasefire updates: Pakistan violates ceasefire understanding along Jammu border,” The Hindu, May 11, 2025, https://www.thehindu.com/news/national/operation-sindoor-pahalgam-attack-india-pakistan-live-updatesmay-10-2025/article69559875.ece. “Foreign Ministry Spokesperson Lin Jian’s Regular Press Conference on May 9, 2025,” Ministry of Foreign Affairs, People’s Republic of China, May 9, 2025, https://www.mfa.gov.cn/eng/xw/fyrbt/lxjzh/202505/t20250509_11618305. html. “China calls on India, Pakistan to consolidate ceasefire momentum: FM spokesperson,” Xinhuanet, May 12, 2025, https://english.news.cn/20250512/3024d6c69d154eb7ac23968925bdca2b/c.html. Eerishika Pankaj and Omkar Bhole, “China’s Thinking on Pahalgam and Operation Sindoor: Impact on its Regional Credibility,” Organisation for Research on China and Asia, May 7, 2025, https://orcasia.org/article/1165/chinasthinking-on-pahalgam-and-operation-sindoor. Hayley Wong and Seong Hyeon Choi, “Why China may find it hard to play peacemaker in India-Pakistan conflict,” South China Morning Post, May 8, 2025, https://www.scmp.com/news/china/diplomacy/article/3309452/why-chinamay-find-it-hard-play-peacemaker-india-pakistan-conflict. “China condemns Pahalgam terror attack that resulted in multiple casualties: FM,” Global Times, April 23, 2025, https://www.globaltimes.cn/page/202504/1332699.shtml. Suhasini Haidar, “China calls for ‘impartial probe’ into Pahalgam,” The Hindu, April 28, 2025, https://www.thehindu. com/news/international/china-calls-for-swift-and-fair-investigation-into-pahalgam-terror-attack/article69499929.ece. PTI, “India slams China at UN for blocking move to designate 26/11 accused Sajid Mir as ‘global terrorist’,” The Hindu, June 21, 2023, https://www.thehindu.com/news/national/india-slams-china-at-un-for-blocking-move-todesignate-2611-accused-sajid-mir-as-global-terrorist/article66993043.ece. “中华人民共和国和巴基斯坦伊斯兰共和国联合声明（全文）,” FMPRC, February 6, 2025, https://www.fmprc.gov.cn/ web/ziliao_674904/1179_674909/202502/t20250206_11550130.shtml; see also, “Wang Yi: Develop China-Pakistan All-Weather Strategic Cooperative Partnership with “Four Commitments”,”Embassy of the People’s Republic of China in the Republic of India, May 15, 2024, in.china-embassy.gov.cn/eng/zgxw/202405/t20240516_11305420.htm. Ben Westcott, “Pakistan PM Imran Khan refuses to condemn China’s Xinjiang crackdown,” CNN, June 22, 2021, https://edition.cnn.com/2021/06/22/asia/imran-khan-xinjiang-axios-intl-hnk. “Interview: ‘India wants to quell domestic dissent after China clash by diverting attention’,” Dawn, June 26, 2020, https://www.dawn.com/news/1565331. Muhammad Akbar Notezai, “What Does the China-India Standoff in Ladakh Mean for Pakistan?” The Diplomat, June 24, 2020, https://thediplomat.com/2020/06/what-does-the-china-india-standoff-in-ladakh-mean-for-pakistan/. Keegan Elmer, “China says it will support Pakistan ‘upholding its rights’ in Kashmir row with India,” South China Morning Post, August 10, 2019, https://www.scmp.com/news/china/diplomacy/article/3022254/china-says-it-willsupport-pakistan-upholding-its-rights. “Pulwama attack: What about Wuhan spirit, Shashi Tharoor condemns China’s protection to Jaish-e-Mohammad,” India Today, February 15, 2019, https://www.indiatoday.in/india/story/pulwama-attack-wuhan-spirit-shashi-tharoorcondemns-china-protection-jaish-e-mohammad-1456963-2019-02-15. “Pakistan condemns India’s ‘blatant aggression,’ says it brings ‘two nuclear-armed states closer to major conflict’,” Global Times, May 7, 2025, https://www.globaltimes.cn/page/202505/1333486.shtml#:~:text=,said%20the%20 statement; Xinhua, “Pakistan army says Indian aircraft cross LoC,” China Daily, February 26, 2019, https://www. chinadaily.com.cn/a/201902/26/WS5c74eebba3106c65c34eb81d.html#:~:text=,minister%20told%20the%20state%20 TV. “India can change course for the better with China,” Global Times, July 8, 2020, https://www.globaltimes.cn/ content/1193819.shtml#:~:text=India%27s%20relations%20with%20many%20of,even%20adventurous%2C%20 recent%20foreign%20strategies. “Human rights must be respected: India after Xinjiang vote,” The Times of India, October 8, 2022, https://timesofindia. indiatimes.com/india/human-rights-must-be-respected-india-after-skipping-xinjiang-vote/articleshow/94713915.cms. “Thin Ice in the Himalayas: Handling the India-China Border Dispute,” International Crisis Group, November 14, 2023, https://www.crisisgroup.org/asia/south-asia/india-china/334-thin-ice-himalayas-handling-india-china-borderdispute; Arkoprabho Hazra, “Why Is India Silent on China’s Human Rights Record at the UN?” The Diplomat, October 27, 2020, https://thediplomat.com/2020/10/why-is-india-silent-on-chinas-human-rights-record-at-the-un/; see also Raj Verma, “Domestic Political Drivers and Chinese Diplomacy: Xinjiang and Counter-Terrorism in South Asia,” Asian Perspective 44, no. 4 (2020), https://muse.jhu.edu/article/766324. Jagannath Panda, “The Trans-Himalayan ‘Quad,’ Beijing’s Territorialism, and India,” China Brief 20 (20), November 12, 2020, https://jamestown.org/program/the-trans-himalayan-quad-beijings-territorialism-and-india/. Feng Fan, “Pakistani PM vows to avenge ‘our innocent martyrs’; India FM warns any attacks will be met with ‘firm response’: media,” Global Times, https://www.globaltimes.cn/page/202505/1333630.shtml. Hayley Wong, “China supplied 81% of Pakistan’s arms imports in the past 5 years, SIPRI says,” South China Morning Post, March 16, 2025, https://www.scmp.com/news/china/military/article/3302515/china-supplied-81-pakistans-armsimports-past-5-years-sipri-says. Seong Hyeon Choi, “Kashmir conflict: the Chinese warplanes and weapons used by Pakistan,” South China Morning Post, May 14, 2025, https://www.scmp.com/news/china/military/article/3310172/kashmir-conflict-chinese-warplanesand-weapons-used-pakistan. “Pakistan Deploys Chinese SH-15 Howitzers Along India Border: New Long-Range Artillery Threat Emerges,” Video, Defence Security Asia, April 30, 2025, https://defencesecurityasia.com/en/pakistan-deploys-chinese-sh-15-howitzersalong-india-border-new-long-range-artillery-threat-emerges/. Liu Xuanzun, “PLA Navy to join multinational drill in Pakistan, eye maritime security boost,” Global Times, February 6, 2025, https://www.globaltimes.cn/page/202502/1327941.shtml. Ajay Banerjee, “China holds military drills in areas adjoining Ladakh,” The Tribune, May 9, 2025, https://www. tribuneindia.com/news/india/china-holds-military-drills-in-areas-adjoining-ladakh/. Tushar Shetty, “The Dragon-Elephant Dance: China and India’s Battle for South Asia,” The Diplomat, April 22, 2025, https://thediplomat.com/2025/04/the-dragon-elephant-dance-china-and-indias-battle-for-south-asia/. “India delivers strong message to Pakistan at SCO; Jaishankar condemns terrorism,” The Economic Times, October 17, 2024, https://economictimes.indiatimes.com/news/defence/india-delivers-strong-message-to-pakistan-at-sco-jaishankarcondemns-terrorism/articleshow/114274767.cms?from=mdr. Linda Maduz, “Flexibility by design: The Shanghai Cooperation Organisation and the future of Eurasian cooperation,” Center for Security Studies, May 2018, https://css.ethz.ch/content/dam/ethz/special-interest/gess/cis/center-for-securitiesstudies/pdfs/Maduz-080618-ShanghaiCooperation.pdf; see also Gunjan Singh, “Terrorism casts its shadow over SCO meet, China-Pakistan ties,” Deccan Herald, October 14, 2024, https://www.deccanherald.com/opinion/terrorism-castsits-shadow-over-sco-meet-china-pakistan-ties-3231147. Pravin Sawhney, “Bottomline - Kargil Legacy,” Force, https://forceindia.net/bottomline/kargil-legacy/. “Kashmir issue proves India unqualified for UN Security Council seat,” Global Times, September 8, 2019, https://www. globaltimes.cn/content/1161229.shtml.