Provider of in-depth & balanced analysis on hot issues around the world

Read in English	한국어로 읽기	Leer en español
Gap
In Deutsch lesen	اقرأ بالعربية	Lire en français

В XXI веке мы наблюдаем консолидацию новой международной структуры разделения труда, при которой рычаги экономической, политической и технологической власти всё в большей степени отрываются от локальных возможностей большинства стран и перемещаются в международную плоскость. Кооперативная конкуренция между олигополистическими силами, борющимися за контроль над ключевыми активами глобального господства — энергией, финансами, цифровыми технологиями, логистикой, военной сферой и космосом — является одним из основополагающих векторов этой системы. Постоянная экспансия этих сил укоренена во взаимодействии транснациональных корпораций, доминирующих в стратегических секторах, и ключевых государств новой «полиглобализации» — прежде всего Соединённых Штатов и Китая, геополитическое соперничество которых неразрывно связано с успешным воспроизводством текущего режима накопления. Олигополии и страны, из которых они происходят, получают прибыль с новых рынков и инноваций, создаваемых глобальной картой производства. При этом они накапливают как структурную, так и сетевую власть (по Сьюзан Стрейндж), заметно опережая другие регионы. Таким образом, как компании, так и государства за пределами этих «ядровых зон» оказываются в растущей зависимости от технологий, товаров и базовых услуг, производимых победившими олигополиями. Мы можем сказать, что они смещаются в новую расширенную периферию. Как именно это происходит? Какую роль в этом играют технологии? И какое место занимает Латинская Америка в этой истории?

ГЕОПОЛИТИКА

Сегодня в центре глобальной системы находятся США и Китай, в то время как остальной мир находится на периферии. Генеральный секретарь ЮНКТАД Ребекка Гринспан (2023) описывает новое явление — «центры внутри периферии», как часть процесса, который она называет полиглобализацией. Подъём Китая до уровня глобальной державы, а также укрепление высокоэффективных производственных и торговых узлов в других частях Азии бросают вызов устойчивости однополярного мира, сложившегося после холодной войны, и традиционному делению на Север и Юг. В этой новой реальности старая зависимость периферии от центра не исчезает, а трансформируется — меняются её формы и география. Особенно это заметно на фоне того, что всё больше развитых стран становятся зависимыми от Китая в технологическом и производственном плане — порой даже больше, чем Китай зависит от них. Яркий пример — Германия в автопроме (Zhang & Lustenberger, 2025). Тем не менее периферия — это не единое и однородное целое. Разные регионы и страны обладают разными возможностями и разным пространством для манёвра в рамках этой системы, где отправная точка во многом определяет долгосрочную траекторию развития. Развитые страны (которые раньше находились в центре) по-прежнему лучше подготовлены к новым вызовам, чем развивающиеся. Периферию можно представить как многоуровневую структуру — в виде «колец» или «ярусов», а не просто как отдельную «полупериферию». С этой точки зрения, Западная Европа — это первое периферийное кольцо (1-й ярус), индустриализированная Азия — второе (2-й ярус), а Латинская Америка занимает третье кольцо. У региона есть определённые производственные ресурсы, но он находится «дальше» от центра в смысле стратегической значимости производимой продукции. Поэтому он получает меньше выгод от участия в глобальных цепочках создания стоимости — как с точки зрения инвестиций, так и с точки зрения доступа к технологиям. Как подчёркивают эволюционная экономика и латиноамериканская теория развития, производить полупроводники, ИИ или зелёный водород (как в Тайване, Индии или Германии) — это не то же самое, что собирать автомобили, как в Мексике или Аргентине. В нынешней ситуации Латинская Америка — регион, который исторически находился в подчинении у одного центра (Север/Запад) — теперь оказывается зависимой сразу от двух. Китай быстро укрепляет экономические связи с регионом, прежде всего через торговлю и финансовую помощь (Dussel Peters, 2021; Ugarteche & De León, 2020; Villasenin, 2021). Например, доля китайских прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в Латинской Америке и Карибском регионе выросла с менее чем 1% в 2012 году до 10,8% в 2019-м (хотя она всё ещё уступает инвестициям из США и ЕС) (Dussel Peters, 2022). Китай уже стал главным торговым партнёром Бразилии, также он стремительно наращивает связи с Мексикой, и всё больше стран региона присоединяются к инициативе «Один пояс - один путь», включая Аргентину (с 2022 года). В то же время две другие крупнейшие экономики Латинской Америки пока не присоединились. Однако выгоды от этих связей для региона остаются неоднозначными. С одной стороны, снижена финансовая зависимость от США — это важное достижение. С другой — такие связи пока не ведут к более высокому уровню развития, например, к диверсификации экспорта или росту добавленной стоимости. Напротив, в ряде случаев они лишь усиливают тенденцию к возврату к сырьевой экономике (Wainer, 2023; Alami et al., 2025).

Цифровая экономика

Современная динамика в технологической отрасли наглядно отражает более широкую картину, описанную выше, и именно поэтому мы рассматриваем её как фокус нашего анализа. Google, Apple, Meta, Amazon, Microsoft, Alibaba, Tencent и Huawei — флагманские техногиганты США и Китая, известные под общим названием Big Tech (технологические гиганты), — действуют как глобальная олигополия. Такая структура всё больше отводит Латинской Америке роль поставщика данных, а другие индустриальные державы превращает из технологических новаторов в простых потребителей — то есть ставит их в положение подчинённости. К этой картине следует добавить Nvidia, «экосистему Маска» и DeepSeek, а также другие компании, чьи продукты и управленцы играют ключевую роль в глобальной системе технологических решений — зачастую даже сверх их реальной доли на рынке. За пределами США и Китая нет ни одной страны, обладающей лидирующими компаниями в сфере искусственного интеллекта (ИИ), облачных вычислений, передовых разработок микрочипов или 5G (за исключением Ericsson в последней области — она остаётся шведской компанией. Стоит отметить, что Nokia сюда не включена, поскольку, хотя её бренд и производство ассоциируются с Норвегией, крупнейшим акционером компании является американская инвестиционная фирма BlackRock). Пример интересного, но в конечном итоге не удавшегося вызова доминированию Big Tech в крупномасштабных проектах - это европейская объединенная облачная инициатива Gaia-X (Европейская ассоциация по вопросам данных и облачных технологий AISBL, https://gaia-x.eu/about/). Первоначально продвигаемая министрами экономики Германии и Франции, Gaia-X является некоммерческой международной ассоциацией, которая объединяет компании, государственные учреждения и организации третьего сектора, участвующие в европейском промышленном и технологическом развитии (такие как SAP, Siemens, Fraunhofer-Gesellschaft или Национальная служба данных Люксембурга, наряду с сотнями малых и средних предприятий). Его цель заключается в объединении возможностей для создания крупной общей облачной инфраструктуры, которая позволит компаниям и государственным органам хранить и разрабатывать приложения безопасно, то есть независимо от серверов, расположенных за пределами континента, которые не отвечают европейским стандартам защиты данных. То есть, цель заключается в том, чтобы позволить конкурентам США конкурировать с технологическими гигантами и в конечном счете установить "золотой стандарт" в области безопасности данных, который стремится исключить их, движимый заявленной озабоченностью европейских правительств по поводу цифрового суверенитета региона. Идея объединить на одной платформе местные компании разного масштаба с взаимодополняющими возможностями и предложениями совместных продуктов выглядела концептуально привлекательно и поначалу послужила опорой для развития отрасли — к инициативе присоединились более 300 участников (по сравнению с 22 на старте). Со временем оказалось, что даже правительства, наиболее активно настаивавшие на суверенитете, не готовы принять Gaia-X в качестве основного решения: Германия, например, подписала соглашение на €3 млрд с Oracle Cloud (стратегическим партнером AWS, Microsoft и Nvidia) для предоставления облачных услуг в 2024 году. До сих пор американские технологические гиганты продолжают контролировать 70% европейского рынка облачных технологий (Gooding, 2024). Gaia-X остается ценным проектом с более чем пятилетней разработкой, но с откровенно ограниченным охватом реального мира - также следует сказать, что отчасти из-за собственной наступательной компании технологических гигантов, так как они все больше предлагают услуги, направленные на "территориализацию" данных (например, https://www.oracle.com/cloud/sovereign-cloud/what-is-sovereign-cloud/). На сегодняшний день европейские промышленные державы не контролируют предложение, распространение или спрос на цифровые технологии, а основные азиатские игроки - такие как Индия или Тайвань - занимают промежуточные звенья в цепочках создания стоимости либо Западного блока, либо Китая, в зависимости от конкретного случая. Такой сдвиг неудивителен, если учитывать, что глобальной экономикой сейчас управляют несколько крупных стран, контролирующих ключевые отрасли — особенно в сфере цифровых технологий. Олигополия — это такая модель рынка, где всего несколько крупных компаний контролируют выпуск и поставку определённых товаров или услуг. Такие рынки есть в самых разных сферах — от нефти и автомобилей до телекоммуникаций. Но в некоторых отраслях возникает так называемая естественная олигополия: из-за высокой стоимости входа, сложности технологий и важности репутации на рынке просто невозможно эффективно конкурировать с множеством мелких игроков. В таких секторах производство в крупном масштабе — единственный способ сохранить эффективность и прибыль. Поэтому количество компаний, способных работать на таком уровне, остаётся небольшим. Каждая из них получила рыночную власть, возможность развивать технологии и накапливать ресурсы на протяжении многих лет. Со временем войти в этот узкий круг стало сложнее. Это особенно заметно в таких сферах, как: добыча редких и стратегически важных ресурсов (например, лития), энергетика (ветровые станции и т. п.), крупная логистическая инфраструктура (морские порты, подводные интернет-кабели, сети 5G), а также цифровые технологии вроде искусственного интеллекта, больших данных и облачных сервисов. Все эти отрасли требуют огромных инвестиций, накопленных знаний, опыта продвижения на рынке и способности защищать свои разработки — например, через патенты и коммерческую тайну. Здесь важно понимать: иметь нефть и пригласить компанию её добывать — это одно. А вот создать мощную ИИ-модель, как ChatGPT, обученную на данных из интернета за 20 лет, — это совсем другое. На такое сегодня способна лишь горстка компаний вроде OpenAI и Microsoft. На деле сравнимые возможности в сфере искусственного интеллекта смогли продемонстрировать лишь Google с моделью Gemini и китайская открытая модель DeepSeek, созданная уже после введения американских санкций на поставки чипов Nvidia. В условиях технологической олигополии те компании, которые способны инвестировать и изобретать в крупном масштабе, получают серьёзное преимущество. Они могут вкладывать миллионы в исследования и разработки, приобретать стартапы и разрабатывать технологии, которые начнут приносить плоды лишь спустя десятилетие — несмотря на многочисленные неудачи на этом пути. Так, Google с 1990-х годов активно финансирует развитие ИИ и порой покупает до одного стартапа в неделю. Кроме того, крупнейшие технологические игроки часто исключают потенциальных конкурентов за пределами олигополии, используя сомнительные методы: сговор, лоббирование и другие непрозрачные механизмы (Borrastero & Juncos, 2024). Сегодня, когда цепочки создания стоимости охватывают весь мир, а инвестиционные ресурсы сосредоточены в руках немногих, всё больше рынков превращаются в естественные олигополии — особенно в сфере цифровых технологий. Только четыре компании — Amazon, Microsoft, Alibaba и Google — вместе контролируют 75% мирового рынка облачных вычислений (с долями, соответственно, 47,8%, 15,5%, 7,7% и 4%, по данным Gartner за 2024 год). Этот сектор имеет ключевое значение для развития таких технологий, как генеративный искусственный интеллект. В годы, предшествовавшие пандемии COVID-19, Google, Facebook, Amazon и Microsoft также стали владельцами или арендаторами более половины всей мировой ёмкости подводных кабелей, ранее находившейся под контролем государств и крупных телекоммуникационных компаний, таких как NEC, Alcatel и Fujitsu, которые до сих пор составляют основу глобальной инфраструктуры передачи данных (Business Research Insights, 2025). Huawei является крупнейшим в мире поставщиком телекоммуникационного оборудования, особенно в области сетей 5G и смартфонов, занимая 28% мирового рынка и обладая более чем 4 000 патентов (Merino и др., 2023). Это во многом объясняет, почему Дональд Трамп сделал компанию не только материальной, но и символической мишенью в торговой войне между США и Китаем. Тот факт, что компании Big Tech разделяют между собой как технологические, так и рыночные области — выходя за рамки узкой специализации, — подпитывает жёсткую внутреннюю конкуренцию, которая, в отличие от монополий, стимулирует постоянные инновации. Это означает, что, помимо стремления опередить друг друга, эти компании также активно сотрудничают для сохранения своего глобального лидерства, значительно опережая остальной рынок: каждая из них развивает функции совместимости, чтобы их приложения корректно работали на платформах других, а также делятся проектами с открытым исходным кодом, например, на GitHub (ныне принадлежащем Microsoft). В частности, Microsoft внесла значительный вклад в развитие искусственного интеллекта в Китае — через исследовательскую лабораторию Microsoft Research Asia в Пекине и сотрудничество с китайскими учреждениями, такими как Национальный университет оборонных технологий (Hung, 2025). Ни правительство США, ни власти Китая не препятствовали этим усилиям. Задолго до нынешнего этапа обострения геополитической конкуренции правительства стран ядра уже продвигали инициативы по расширению и глобализации своих технологических компаний — будь то китайский проект «Цифровой Шёлковый путь» (Borrastero, 2024) или сама Силиконовая долина в США (достаточно напомнить, сколько государственных R&D-инвестиций «упаковано» в каждый iPhone; см. Mazzucato, 2013). Интересно, что действия каждого государства по укреплению собственной технологической базы в какой-то мере приносили выгоду и другому. Например, по классификации китайской таможни, так называемые «предприятия с иностранным капиталом» в основном являются американскими компаниями, контролирующими три четверти самых передовых высокотехнологичных товаров Китая. Речь идёт о масштабном экспорте электроники, где ключевые компоненты импортируются из США, затем собираются в Китае силами иностранных подрядчиков, таких как Foxconn (которая производит iPhone для Apple), и уже потом экспортируются. В то же время доля частных китайских компаний в этом сегменте экспорта также значительно выросла: с нуля в 1990-х годах до более чем 20% сегодня (Kenji Starrs, 2025). Передача производства американских технологий за рубеж позволила США сохранять технологическое лидерство за счёт снижения издержек, а Китаю — научиться самим становиться технологическим лидером. Как видно, участники глобальной технологической олигополии (GTO) находятся в состоянии глубокой взаимозависимости. К этой картине следует добавить всё более откровенную симбиозную связь между доминирующими государствами и частными заинтересованными сторонами — ярким примером чего служит кейс Трампа и Маска. Речь уже идёт не просто о «государственно-частных комплексах», «вращающихся дверях» или «тесных отношениях» — эти понятия описывают близкие связи, но всё же между разделёнными субъектами. Сейчас же мы наблюдаем своего рода слияние (или путаницу) между узким кругом публичных и частных акторов, которые способны управлять стратегическими глобальными цепочками создания добавленной стоимости и устанавливать правила игры для всего остального мира. В случае Китая страна представляет собой то, что Вебер и Ци (2022) называют «рыночной экономикой, сформированной государством»: мощное государство, глубоко переплетённое с рыночной экономикой в целом, создаёт политико-экономический баланс, который отличается от западных моделей, но тем не менее обеспечивает Китаю глобальное влияние, с которым трудно соперничать. В итоге мы имеем дело с конкурентной архитектурой, предназначенной для избранных, — она порождает спиральный цикл успеха, в котором ключевую роль играют центральные государства.

Латинская Америка

Подобные схемы лишь усиливают исторически периферийное положение Латинской Америки. Компании из группы GTO (глобальные технологические олигополии) работают напрямую на территории региона — открывают дата-центры, создают дочерние структуры, предоставляют услуги и т. д. — но при этом активно используют местных акторов для расширения производства локальных данных, масштабного платного потребления инфраструктуры Big Tech, а также глобального распространения собственных бизнес-моделей. Бесплатное использование пользователями почтовых сервисов и соцсетей внутри стран позволяет собирать данные, но не даёт возможности монетизировать цифровые активы. Основной поток прибыли формируется за счёт услуг для бизнеса и государственных структур (как кто-то метко выразился: Amazon известен своим магазином, но зарабатывает на серверах; Lacort, 2021). В Латинской Америке существует лишь горстка крупных технологических компаний — так называемых «технолатин» — которые воспроизводят модели Big Tech в сфере маркетплейсов, финтеха или криптовалют и сумели выделиться как региональные чемпионы. Однако даже они продолжают зависеть от базовых технологий, производимых глобальными гигантами. Mercado Libre, изначально основанная в Аргентине, является крупнейшей и самой широко используемой цифровой платформой на континенте, с наивысшей рыночной капитализацией и первой, прошедшей листинг на бирже Nasdaq. Построенная по модели Alibaba, она представляет собой маркетплейс с интегрированной системой онлайн-платежей и кредитования, подразделениями по разработке технологий и оказанию услуг, а также разветвлённой наземной логистической инфраструктурой. Для хранения и управления данными Mercado Libre использует Amazon Web Services (AWS): платформа обрабатывает более 40 покупок в секунду в 18 странах и перенесла свыше 5000 баз данных в Amazon DynamoDB (AWS, 2021). По состоянию на 2024 год она использовала почти десяток сервисов технологического гиганта, с которым заключила соглашение о снижении затрат на вычислительные мощности на 13% (AWS, 2024). Два других региональных чемпиона, оба бразильского происхождения, также поддерживают прочные связи с крупнейшими технологическими корпорациями: маркетплейс Magazine Luiza работает на базе Google Cloud, а полностью цифровой банк Nubank (входит в Nu Holdings) является клиентом AWS, получил инвестиции от Уоррена Баффета, Tencent Holdings и Sequoia Capital, и в его руководстве работают бывшие сотрудники Google, Facebook, Amazon и Alibaba. Следующий график иллюстрирует резкий дисбаланс в рыночной стоимости и прибыли между компаниями GTO, другими мировыми технологическими гигантами и двумя ведущими цифровыми компаниями Латинской Америки — в порядке убывания:

Источник: собственная разработка на основе данных Forbes Global 2000 (2024).
*Первоначально представлено в работе Borrastero & Juncos (2024).
**Компания Magazine Luiza не является публичной и не котируется на бирже.

Региональные компании, в свою очередь, собирают данные от миллионов пользователей по всей Латинской Америке, скупают местные стартапы, участвуют в научно-исследовательских сетях и сотрудничают с правительствами ради налоговых и, что особенно важно, регуляторных льгот — то есть механизмов, которые постепенно способствуют их превращению в «гигантов» (Borrastero & Juncos, 2024). По сути, они являются частью многоуровневой олигополии, во главе которой стоят крупные технологические корпорации (Big Tech), и которую сами технолатины (латиномериканские технологические фирмы) помогают поддерживать, получая свою долю на региональном уровне. Несмотря на то что доля Латинской Америки в глобальных трансграничных потоках данных всё ещё относительно невелика по сравнению с Азией или Европой (ЮНКТАД, 2021), регион отнюдь не является маргинальной ареной — наоборот, он представляет собой важный и перспективный рынок. Это касается секторов, где находятся ключевые ресурсы для стратегий вертикальной интеграции Big Tech — например, литий. Так, Tesla — один из основных покупателей лития у компании Arcadium, которая ведёт добычу в соляных пластах на севере Аргентины. Вместе с другими технологическими магнатами, включая Билла Гейтса, компания планирует новые прямые инвестиции, а также вложения в стартапы, занимающиеся технологиями добычи ресурсов — например, Lake Resources, разрабатывающая методы сокращения потребления пресной воды при добыче лития (Лопес Кинг, 2025). Крупные технологические корпорации формируют настоящие глобальные экосистемы — для контроля над ресурсами и монетизации данных, при поддержке как государств, так и компаний по всему миру.

Системные риски

Одна из ключевых проблем описанной выше динамики — это углубление международного разделения в сфере обучения, которое, уже будучи крайне неравным, продолжает стремительно расти. При этом технологическое обучение становится всё более важным для создания добавленной стоимости, а периферийные государства всё меньше готовы справляться с растущей мощью транснациональных корпораций. В такой ситуации периферийные страны рискуют превратиться лишь в поставщиков информационного сырья для платформ, созданных в глобальных центрах, — и в конечном итоге вынуждены платить за ту цифровую «интеллектуальную продукцию», которая была из них извлечена. Параллельно с этим индустриальная гиперконцентрация делает всё менее вероятным, что рынок сам по себе сможет устранить эти структурные проблемы. Под рентой здесь понимается доход, извлекаемый из контроля над редким и стратегически важным активом. Олигополистический контроль над такими активами, приносящими ренту, со стороны стран центра способствует внутренней концентрации богатства в этих регионах. В результате — как в масштабе стран, так и внутри них — усиливается неравенство на всех уровнях (UNCTAD, 2021; Миланович, 2019; Торрес и Аумада, 2022). Другой важный аспект, связанный с масштабом доминирующих игроков и проникновением их цифровой инфраструктуры, — это сложность смены технологической траектории. Сегодня крайне трудно производить и предоставлять услуги по-новому, сохранив при этом охват и качество. Представьте, например, попытку создать альтернативные глобальные маршруты передачи данных или разработать ИИ мирового уровня для диагностики и лечения редких заболеваний — и при этом не опереться в какой-то момент на технологические ресурсы олигополий. Ключевой вопрос заключается в том, как общества по всему миру могут использовать накопленные технологические возможности в коллективных интересах, не полагаясь при этом столь сильно на нормативную политику и рыночные решения, определяемые центрами власти. Список системных рисков велик, и в рамках этого текста нет возможности подробно остановиться на всех политических аспектах проблемы. Тем не менее, стоит выделить два упомянутых риска, поскольку они напрямую влияют на саму возможность создания реальных альтернатив существующему техноэкономическому порядку.

Локальные инициативы

Латинская Америка не обладает ни структурной властью (это способность формировать “правила игры” в сферах производства, финансов, безопасности и глобального контроля над знаниями и культурой), ни реляционной властью по отношению к другим регионам, обладающим накопленным технопродуктивным потенциалам (способностью воздействовать на других акторов так, чтобы те делали то, чего иначе не стали бы делать – по классификации Сьюзан Стрейндж, 1988). Эта работа, скорее, склоняется к интеллектуальному пессимизму, нежели к волевому оптимизму, когда речь идет о глобальном порядке, в рамках которого Латинская Америка должна искать свое новое место. Тем не менее, очевидно, что регион обладает переговорным потенциалом, основанным на том, что он остается желанной геополитической зоной по всем вышеперечисленным причинам – и не только. Среди прочего Латинская Америка пока остается территорией, свободной от военных конфликтов. В условиях контекста “разделяй и властвуй”, характерной для обостряющейся борьбы между центрами глобальной силы, стратегии абсолютного выравнивания под одного игрока едва ли являются разумными. Напротив, если страны региона не выработают подход, основанный на солидарной невовлеченности – или многостороннем балансировании, - то глобальная олигополистическая экономика лишь усилит их периферийный статус. От зависимого внедрения – к суверенному освоению (то есть принятию решений о том, что и как заимствовать с целью обучения), и оттуда – к эмансипации (развитию и интеграции технологий в интересах общественного блага). В Бразилии реализуются различные государственные проекты, направленные на создание суверенной цифровой экономики в сотрудничестве с малым и средним бизнесом, а также научным сообществом (Gonzalo & Borrastero, в печати). Параллельно разворачиваются крупномасштабные инициативы по строительству национальной технологической и энергетической инфраструктуры по строительству национальной технологической и энергетической инфраструктуры с опорой на технопродуктивный потенциал, накопленный за десятилетия такими структурами Petrobras, БНДЕС, национальный исследовательский совет и государственные венчурные фонды (Alami и др., 2025). Мексика и Колумбия переживают политические процессы, вдохновленные идеалами “общего дома” и заботы о виртуальных пространствах. С одной стороны, они продвигают идеи континентального единства, с другой – выступают за строгое регулирование Big Tech (BBC News Mundo, 2025; Forbes Central America, 2025; Government of Colombia, 2024; Colombian Presidency, 2025; Wired, 2025). В Аргентине реализуется ряд цифровых инициатив, основанных на политике, направленной на самостоятельное использование накопленного с 1940-х годов производственного потенциала (Gonzalo & Borrastero, 2023). Однако этим усилиям мешает про-Трамповская политика правительства Хавьера Милея.

Заключение

В момент, когда пишутся эти строки, мировые фондовые рынки рушатся на фоне торговой войны, развязанной Соединенными Штатами, вынуждая всех остальных подстраиваться. Даже “Великолепная семерка” (Google, Apple, Meta, Amazon, Microsoft, Nvidia, и Tesla) потеряла миллиарды долларов за несколько дней. Это заставляет задуматься: не становимся ли мы свидетелями рождения нового международного экономического порядка? Является ли происходящее настоящим переломным моментом или всего лишь очередным обострением в рамках затяжного геополитического противостояния – покажет время. Тем не менее уже сейчас можно наблюдать, что глобальный контроль над стратегическими активами развития предоставляет странам ГТО (глобальная технологическая олигополия) и государствам “ядра” структурное преимущество для лидерства в долгосрочных цепочках создания стоимости. В то же время состояние многоуровневого кризиса открывает новые возможности для маргинализованных регионов, которые могут использовать момент, чтобы заявить о собственных требованиях и интересах. В условиях финансового капитализма далеко не все определяется только рыночными механизмами, и на фоне всеобщей и затяжной нестабильности право на самоопределение остается, без сомнения, одним из самых мощных средств сопротивления.

Источники:

Alami, I., DiCarlo, J., Rolf, S. & Schindler, S. (2025). The New Frontline. The US-China battle for control of global networks. In Transnational Institute, State of Power 2025. Geopolitics of Capitalism, Ch. 2. AWS (2024). Mercado Libre acelera el time to market con servicios de la nube de AWS. Amazon Web Services. Recuperado de: https://aws.amazon.com/es/solutions/case-studies/mercado-libre-migration/. AWS (2021). Mercado Libre escala su negocio y mejora su fiabilidad al migrar 5000 bases de datos a Amazon DynamoDB. Recuperado de: https://aws.amazon.com/es/solutions/case-studies/mercado-libre-dynamodb/. BBC News Mundo (2025). Plan México: cómo es el ambicioso proyecto de Claudia Sheinbaum para colocar a su país entre las 10 principales economías del mundo. BBC News Mundo, 15 Enero 2025. Recuperado de: https://www.bbc.com/mundo/articles/cre8ze0dvdno. Borrastero, C. (2024). Estado, empresas y factores geopolíticos en el sendero de desarrollo de las redes 5G en Argentina. Estudios Sociales del Estado, 10(19), pp. 104-138. Borrastero, C. y Juncos, I. (2024). El Oligopolio Tecnológico Global, la periferia digital y América Latina. Desarrollo Económico, 64(243), pp. 110-136. Business Research Insights (2025). Submarine Cable Market Size, Share, Growth and Industry Analysis, By Type (Impregnated Paper Insulated Cable, Oil-filled Cable), By Application (Shallow Sea, Deep Sea), and Regional Insight and Forecast to 2033). Retrieved from: https://www.businessresearchinsights.com/market-reports/submarine-cable-market-121770 Dussel Peters, E. (2022). Capitalismo con características chinas. Conceptos y desa¬rrollo en la tercera década del siglo XXI. El Trimestre Económico, 89(354). Dussel Peters, E. (2021). Monitor de la OFDI China en América Latina y el Caribe 2021. Recuperado de: https://www.redalc-china.org/monitor/images/pdfs/menuprincipal /DusselPeters_MonitorOFDI_2021_Esp.pdf Forbes Centroamérica (2025). Petro aboga por la colaboración entre países ante tensión entre multilateralismo y soledad. Forbes Centroamérica, 9 Abril 2025. Recuperado de: https://forbescentroamerica.com/2025/04/09/petro-aboga-por-la-colaboracion-entre-paises-ante-tension-entre-multilateralismo-y-soledad. Gartner (2024). Gartner Says Worldwide IaaS Public Cloud Services Revenue Grew 16.2% in 2023. Retrieved from: https://www.gartner.com/en/newsroom/press-releases/2024-07-22-gartner-says-worldwide-iaas-public-cloud-services-revenue-grew-16-point-2-percent-in-2023 Gonzalo, M. y Borrastero, C. (2025). América Latina y la “Economía de datos”: definiciones, temas de agenda e implicancias de política, en Lastres, H. y Cassiolato, J. Economia Política de Dados e Soberania Digital: conceitos, desafios e experiências no mundo, ContraCorrente, en prensa. Gonzalo, M. y Borrastero, C. (2023). Misión 7 “Profundizar el avance de la digitalización escalando la estructura productiva y empresarial nacional”. En Argentina Productiva 2030 - Plan para el Desarrollo Productivo, Industrial y Tecnológico. Ministerio de Economía de la Nación, Argentina. Gooding, M. (2024). Gaia-X: Has Europe's grand digital infrastructure project hit the buffers?. Data Center Dynamics, May 13th 2024. Retrieved from: https://www.datacenterdynamics.com/en/analysis/gaia-x-has-europes-grand-digital-infrastructure-project-hit-the-buffers/ Grynspan, R. (2023). Globalización dislocada: Prebisch, desbalances comerciales y el futuro de la economía global. Revista de la CEPAL, 141, 45-56. Gobierno de Colombia (2024). Estrategia Nacional Digital de Colombia 2023-2026. Recuperado de: https://www.mintic.gov.co/portal/715/articles-334120_recurso_1.pdf. Hung, K. (2025). Beyond Big Tech Geopolitics. Moving Towards Local and People-Centred Artificial Intelligence. In Transnational Institute, State of Power 2025. Geopolitics of Capitalism, Ch. 10. Kenji Starrs, S. (2025). Can China Challenge the US Empire?. In Transnational Institute, State of Power 2025. Geopolitics of Capitalism, Ch. 6. Lacort, J. (2021). Así es como gana dinero Amazon: cada vez más nube y un futuro de producciones audiovisuals. Xataka, 3 Febrero 2021. Recuperado de: https://www.xataka.com/empresas-y-economia/asi-como-gana-dinero-amazon-cada-vez-nube-futuro-producciones-audiovisuales-1 López King. E. (2025). Litio: Argentina pudo unir a Elon Musk y a Bill Gates en una inversión clave en la que ambos coinciden. Litio.com.ar. Recuperado de: https://litio.com.ar/litio-argentina-pudo-unir-a-elon-musk-y-a-bill-gates-en-una-inversion-clave-en-la-que-ambos-coinciden/ Mazzucato, M. (2013). The Entrepreneurial State: Debunking Public vs. Private Sector Myths. London: Anthem Press. Merino, G., Bilmes, J. y Barrenegoa, A. (2023). Economía en el (des)orden mundial: Ascenso de China, estancamiento del norte global y nuevo paradigma tecno-económico en disputa. Instituto Tricontinental de Investigación Social, Cuaderno 5. Milanovic, B. (2019). Capitalism, Alone. The Future of the System That Rules the World. Harvard University Press. Presidencia de Colombia (2025). Intervención del Presidente Gustavo Petro Urrego durante la plenaria IX Cumbre de Jefas y Jefes de Estado y Gobierno de la Comunidad de Estados Latinoamericanos y Caribeños (CELAC), Tegucigalpa, 9 de Abril de 2025. Recuperado de: https://www.facebook.com/watch/live/?ref=watch_permalink&v=1727297164867599 Strange, S. (1988). States and Markets. An introduction to International Political Economy. Pinter Publishers, London. Torres, M. y Ahumada, J. M. (2022). Las relaciones centro-periferia en el siglo XXI. El Trimestre Económico, LXXXIX (1), 53, 151-195. Ugarteche, Ó. y De León, C. (2020). El financiamiento de China a América Latina. http://www.obela.org/analisis/el-financiamiento-de-china-a-ame¬rica-latina#:~:text=EnLatinoaméricaexisten4sucursales,en Brasil%2C Chile y Perú UNCTAD (2021). Digital Economy Report 2021. Cross-border data flows and development: For whom the data flow. Recuperado de https://unctad.org/publication/digital-economy-report-2021. Villasenin, L. (2021). Las oportunidades de América Latina en su relación con China en el siglo XXI. Interacción Sino-Iberoamericana / Sino-Iberoamerican Interaction, 1(1). Wainer, A. (2023). ¿Un puente al desarrollo? Cambios en el comercio de América Latina con Estados Unidos y China. Problemas del Desarrollo. Revista Latinoamericana de Economía, 54(213). Weber, I. & Qi, H. (2022). The state-constituted market economy: A conceptual framework for China’s state–market relations. Economics Department Working Paper Series, 319, University of Massachusetts Amherst. Wired (2025). Claudia Sheinbaum propone aumentar los impuestos a plataformas como Google, Netflix y Amazon en México. Wired.es, 17 Febrero 2025. Recuperado de: https://es.wired.com/articulos/claudia-sheinbaum-propone-aumentar-los-impuestos-a-plataformas-como-google-netflix-y-amazon-en-mexico. Zhang, Y. & Lustenberger, U. (2025). Balancing Protectionism and Innovation: The Future of the European Automotive Industry in the Age of Chinese Electric Vehicles. Singularity Academy Frontier Review, #20250219.